- Мам, давай, вставай, - уговаривала ее Кэсси, - сегодня день рождения Шелби Гэллахер, она устраивает барбекю <Барбекю - пикник с обязательным приготовлением жаркого на открытом огне.>, ты помнишь, мам? Ты же говорила, мисс Лилиан велела тебе прийти пораньше.
- Я никуда не пойду.
- Мама!
Взъерошив густые рыжие волосы, Кэсси сделала усилие, чтобы не потерять самообладание.
Порой с ее матушкой приходилось труднее, чем с непослушным двухлетним ребенком. Вопли и крики не помогали, при малейшем нажиме она становилась невероятно упрямой, скорее всего, просто из любви к противоречию.
Вся эта возня с матерью давно перестала быть в новинку для Кэсси. В свое время - сейчас уж и не вспомнить когда - они как бы поменялись ролями. Мамой стала Кэсси, а Белл - непослушной и сумасбродной дочкой. Кэсси, правда, еще не могла осознать, что эта взрослая роль привнесла в ее жизнь размеренность, стала для нее опорой.
Бормоча под нос проклятия и ругательства, Белл откинула одеяло, как зомби, шатаясь, пересекла комнату и скрылась в ванной. Кэсси спокойно ждала, уверенная, что обыщи мать хоть каждый дюйм в этом закутке, ничего ей не достанется. Кэсси еще час назад обо всем позаботилась. А тайник Белл могла устроить где угодно, хоть в тюбике из-под зубной пасты. Раздался шум сливного бачка, заплескала в раковине вода.
Наконец, появилась Белл.
- Тебе надо от моего имени поговорить с мисс Лилиан, Кэсси, - сказала она, вытаскивая из мятой пачки длинную тонкую сигарету, - скажешь ей, что сегодня я прийти не смогу, - ее руки дрожали, она с трудом зажгла спичку, с трудом прикурила, - скажешь, мол, больна.
- Ну, мам, мисс Лилиан еще месяц назад решила устроить барбекю. Ребята в школе говорят, что Кинлэн Гэллахер Приглашал всех и каждого.
Сквозь сигаретный дым Белл смотрела на Кэсси.
- Я никаких приглашений не получала. А ты?
- Нет, но...
- Значит, всех он, черт побери, не приглашал, что, разве нет? - Белл глубоко затянулась. - К тому же, доченька, у меня действительно жуткая слабость, приступ, как обычно. Так что будь умницей и сделай своей мамочке это одолжение, ладно? Ты можешь позвонить из автомата на заправке.
"Приступы" у матери бывали постоянно, сколько Кэсси себя помнила. И также постоянно она все прощала матери. Вранье, нытье, обманы - все это было старо как мир.
Кэсси боялась, что если Белл не появится в доме Гэллахеров, где она работала горничной, ее в два счета уволят. В очередной раз. А этого они не должны допустить. Матушкины медицинские счета за последнюю зиму слопали все их сбережения, и теперь они были должны не только доктору, но и лавочнику, и хозяину квартиры. И если Белл потеряет работу сейчас, им опять придется жить на пособие. А в этой точке земного шара это приравнивается к попрошайничеству, ниже опуститься, по здешним меркам, уже невозможно.
- Может, ты чайку выпьешь? - девочка взяла со стола треснувшую глиняную кружку. - Я сахару много положила, как ты любишь. Желудок это смягчит, голове станет легче.
- Легче мне станет, только не от твоего мерзкого чая, надо кое-что покрепче, - Белл опять повалилась на подушки, угрюмо дымя сигаретой. - А если ты думаешь, что я в таком состоянии собираюсь провести день под окрики этой фашистской рожи, экономки, или как там ее, кланяться направо-налево и отскребать черт знает что по указке всяких чванливых мисс Лилиан или грязных богатых шлюх вроде Шелби Гэллахер, то ты, душа моя, ошибаешься. Придумай что-нибудь получше. Я не пойду никуда. Все.
Кэсси поняла, что наталкивается со своими уговорами на глухую стену. "Приступы" Белл, проще говоря, запои, давно уже стали обычным делом. Накатывали они волнами, и почему-то чаще в конце месяца, когда просроченные счета с красным предупреждающим штемпелем так и сыпались из почтового ящика. Кэсси научилась в такие дни быть тише воды, ниже травы.
- Ладно, - огорченно вздохнула она, - твоя взяла.
- Вот славная у меня дочка, - улыбнулась Белл; раз вышло по ее, она смягчилась. - Но звонить надо прямо сейчас, Кэсси. Пока они не окрысились.
- Звонить, мама, я не буду. Сегодня не буду.
Светло-карие глаза Белл угрожающе сузились:
- Но ты же сказала...
- Я просто пойду туда вместо тебя.
- Черт побери, Кэсси, отличная мысль, - пробормотала Белл, в то время как девочка уже взяла рабочий костюм матери (мисс Лилиан требовала, чтобы прислуга всегда была в униформе). - Как это мне раньше не пришло в голову.
Фасон, по которому был сшит форменный костюм, скорее можно было назвать откровенным, чем строгим. Особенно после привычных для Кэсси свободных рубашек и джинсов. Во всякой иной одежде Кэсси чувствовала себя как созревший, готовый лопнуть стручок. Ее тело явно заявляло о себе в последнее время. Девчоночья угловатость сменялась округлостями и плавными изгибами. К тому же буквально каждое утро Кэсси замечала, что прибавила в росте очередные полдюйма. Во сне, что ли, это происходит, недоумевала она. А расцветающую грудь Кэсси тщетно пыталась скрыть от чужих глаз, - в основном, конечно, от местных мужиков, - свободными складками блузок.
Одергивая безнадежно короткую черную форменную юбку, она вышла на середину комнаты и медленно повернулась перед матерью.
- Ну что? - беспокойно спросила она. - Ужасно, да?
Белл выпустила струю голубого дыма, сквозь который смотрела на дочь.
- Как ты выросла, девочка моя. Шелби Гэллахер придется поскучать у стенки на этой вечеринке, потому что ни один мужчина от тебя глаз не отведет.
Она прикурила от догоравшей сигареты другую.
- Ну, а теперь - ноги в руки и дуй к Гэллахерам, пока мисс Лилиан не наняла кого-нибудь вместо меня.
В глазах Кэсси мелькнула тень тревоги.
- Ты уверена, что управишься здесь сама?
- Все будет отлично, обещаю, - отмахнулась Белл.
В последний раз одергивая непокорную юбку, Кэсси накинула старое потертое пальтишко, купленное на благотворительной распродаже подержанных вещей, и вышла из вагончика-времянки.
Гэллахер-сити делился проходившей по нему железной дорогой на две части, северную и южную. Богатые - служащие процветающей компании "Гэллахер: газ и нефть" - обитали в просторных белокаменных виллах, в отдалении от железнодорожного полотна, за надежным зеленым заслоном густого кустарника. К югу жила беднота - поденщики, чернорабочие, подсобники с нефтепромыслов. Они "блаженствовали" в вагончиках, грузовичках-домах или в жалких бараках среди пустырей и свалок; ступеньки к их домам были расшатаны, ставни на окнах - перекошены, краска на стенах - облуплена. Вагончик, который снимали в качестве жилья Белл и Кэсси, находился именно в этих убогих кварталах, буквально в двух шагах от сортировочной станции Санта-Фе.
Переждав у железнодорожного переезда, пока пройдет локомотив, Кэсси вышла на шоссе в надежде поймать попутную машину. Конечно, она знала, что такой способ передвижения - не самый безопасный. Впрочем, другого выбора у нее не было. Кэсси решительно отвернулась от проезжавших мимо трех друзей-охотников, чья машина с флажком конфедератов на заднем стекле была забита ружьями и прочим промысловым снаряжением: взгляды этих "любителей природы" показались ей ненадежными. Она уже всерьез начала беспокоиться, удастся ли вовремя добраться до усадьбы Гэллахеров, когда рядом остановился бежевый "бьюик". Доброе круглое лицо средних лет продавца религиозной литературы подсказывало, что здесь ей нечего бояться. Он подбросил ее прямо до поворота на ранчо "Гэллахер". Выбираясь из машины, Кэсси увидела на безбрежном зеленом Лугу, раскинувшемся у дороги, скачущего на изящном паломино <Паломино - небольшого размера лошадь арабских кровей, светло-бежевая, обязательно с белой гривой и хвостом.> самого Кинлэна Гэллахера.
Вдали вырисовывались бесконечные нефтяные вышки, ближе к шоссе держалось стадо лохматых, могучих бизонов, чей хозяин - Кинлэн Гэллахер походил на них не только внешне, но и нравом - туповатым и настырным.
Кэсси, конечно же, знала историю "славного рода" Гэллахеров. В графстве всем и каждому было известно, что в свое время Патрик Гэллахер, осиротевший во время голода 1847 года, примкнул к тысячам ирландских эмигрантов, рванувшим в Америку. С ними он дошел до Техаса, где нанялся в отряд местных рейнджеров.