ЙОГЕШВАРА
Лишь до тех пор слова ещё не тщетны,
лишь до тех пор мечтает, верит сердце,
Лишь до тех пор надеждой движим путник,
пока он не увидит склоны Виндхьи,
Увенчанные грудой туч, подобных
гигантской распустившейся кадамбе,
Клубящихся и чёрных, будто змеи,
лоснящиеся новой, свежей кожей.
СЛОВА ПОСЛАННИЦЫ
ШРИНГАРА
Пока ещё прелесть её скрывает,
как девичье тело поблекло, ослабло,
И лишь о тебе непрестанные мысли
в несчастной ещё сохраняют жизнь.
Но вот что в ней ново: теперь луна
с лицом её спорит, — оно стало в пятнах
От слёз и от вздохов, таких же тяжёлых,
как спелые груди её тяжелы.
ШРИНГАРА
Боясь луны, она глянуть не смеет
в зеркало — на отраженье своё,
Пугаясь призывного крика кукушки,
молчит, не желает и слова сказать.
Но странно: хоть знать и не хочет подружка
Каму с любовным его огнём,
Вижу, растёт в ней, о гордый красавец,
чистосердечная страсть — к тебе.
АЧАЛАСИМХА
В час, когда умащает луна весь небесный круг
густо-белым сияньем, подобным сандаловой пасте,
Поглядел бы, красавец ты наш, на подругу мою —
на влюблённую страстно в тебя ланеглазую деву:
Капли слёз — в глазах у неё, а лицо — в ладонях её,
аромат — в дыханье её, только ты — в душе у неё,
Стыд последний давно позади, и теперь что ни слово,
то хвала красоте и достоинствам лучшим твоим.
НЕИЗВЕСТНЫЙ ПОЭТ
Когда не желал появиться,
о ты, молодой красавец,
Ночами, едва освещёнными
отверженной, бледной луной,
Её порождённое страстью
безумие было как море,
Лицо — как цветок, а глаза —
два плачущих лунных камня.
РАДЖАШЕКХАРА
Так горит её тело, что сохнет стекающий пот,
а ручьи её слёз целый сад оросить могли бы,
Так вздыхает она, что в светильнике пляшет огонь,
а сама между тем на глазах поникает, бледнеет.
Но и этого мало: всю ночь бедняжка сидит
у окна, из которого видит твою тропинку,
И лицо, как зонтом, от луны заслоняет ладонью,
будто лунный свет горячей, чем полдневный зной.
РАДЖАШЕКХАРА
То, что губы она кусает, с груди стирая
лунный серп, нарисованный свежей сандаловой мазью,
То, что тонкие пальцы до хруста сжимает, с презреньем
говоря о Боге любви — достохвальном боге,
Также то, что, враждуя с Несущим цветочные стрелы,
обрывает она все цветы, что вокруг увидит, —
Это всё означает, что смог ты, надменный красавец,
дивноликую деву любимую ввергнуть в безумье.
ВАСУКАЛЬПА
Когда эта дева оленеглазая
встретит тебя, счастливец, во сне,
Всем чутким телом она дрожит,
холодной испариной обливаясь.
Так страстно твой образ она обнимает,
что с хрустом ломает свои браслеты,
Тогда пробуждается, вздрогнув, бедняжка,
омытая жарким потоком слёз.
РУДРА
Ты ушёл, — и теперь описать невозможно,
как она в лихорадке любовной бьётся
На постели, чей тканый покров лепестками
осыпают плачущие подруги.
И взгляни: вон, сандаловой мазью испачкан,
ввысь взлетел со вздохнувшей её груди
Белый, высохший лотосовый лепесток
и скитается в небе, как маленький месяц.
МАНОВИНОДА
Испугавшись вида своей постели —
покрывал в полосах шафрановой пудры,
Смытой с плеч и груди ручейками пота,
будто жаркое пламя ей тело лизало,
Эта дева, в сиянье луны лихорадя,
жаждет сном в постели другой забыться —
У тебя в объятиях: ей, влюблённой,
будет жар твоих ласк отрадней прохлады.
ДИМБОКА
Чтоб мученья рассеять своей лихорадки,
принялась эта дева, в тебя влюблённая,
Рисовать на дощечке твои черты,
но дрожала рука, искажались линии...
А заметив, что слёз от подружек не скрыть,
обмануть их решила она — и, склонясь,
Притворилась, что веточки манго рисует,
намекнув: это — образ Бога любви.
ПРОБХАКАРА
Прекрасная тело своё принесла
на жгучий алтарь твоего отъезда,
Его освятив драгоценной водою —
влагой своих безутешных слёз,
Молясь лишь о том, чтоб в грядущих жизнях
не ведать мучений разлуки с тобою,
Казалось, в священный хор храмовой
она превратила пенье кукушек.