РАДЖАШЕКХАРА
Вздохи её — как морской прибой,
глаза её — два горных ручья,
Щёки её бледней и белей,
чем высохшие цветы тагары,
А слабость её исхудалых рук, —
о как описать их? В сравнении с ними
Даже едва народившийся месяц
не показался б столь тонким, худым!
УТПАЛАРАДЖА
Как тебе описать я, жестокий красавец, могу
лихорадку, в которую ты ланеглазую вверг:
Чтобы жар, её мучащий, чуть охладить, я кладу
ей на грудь ещё влажного лотоса лист широкий,
Но сейчас же он сохнет и вянет, потом в горячий
порошок рассыпается, тлеет, рождает пламя,
А теперь, раздуваемый вздохами мук её тяжких,
и меня, подругу верную, жжёт огнём.
АЧАЛАСИМХА
Лунный свет для неё становится ядом,
ветерок с ароматом лилий — огнём,
А жемчужины грудь ей жгут, будто кто-то
ей на свежую рану льёт кислоту,
Из сандала прохладная мазь — будто масло
на шипящей жаровне... Едва, наш красавец,
Отвернёшься, нахмуришься ты, всё вокруг
для неё обретает обратные свойства.
НЕИЗВЕСТНЫЙ ПОЭТ
Плоть её восстаёт, чуть она пред собою создаст
образ твой, обрисованный острой её тоскою,
Хочет в круг своих рук заключить тебя, — но, увы,
ловит лишь пустоту, лишь сама себя обнимает.
Даже больше скажу: познакомясь с длительным горем,
то и дело сознанье теряет она, — и тогда
Только имя твоё, если на ухо ей прошепчу,
служит словом волшебным — её возвращает к жизни.
ВАЧАСПАТИ
Как смогу я тебе описать, жестокий,
лихорадку моей ланеглазой подруги?
Видел ты, как вдова бросается с воплем
в погребальный костёр своего супруга?
Ах, бесспорно одно: эту дивную деву,
сотворённую, чтоб восхищать все взоры,
Драгоценность, созданную Творцом,
погубил ты своей предательской ложью!
ТАЙНЫ СЕРДЕЦ
НЕИЗВЕСТНЫЙ ПОЭТ
Когда в миг страсти упали одежды
с бёдер прекрасных, блеск самоцветов,
Сверкавших на поясе стройной подруги,
казалось, одел её в лёгкий шёлк,
И тщетно любимый жадно взирал,
и тщетно она отступала в смущенье,
И тщетно срывал он мнимый покров,
и тщетно она помешать пыталась.
КАВИШЕКХАРА
В целом мире нет ничего драгоценней,
чем чудесный вид ланеглазой подруги,
Отдыхающей после любовной схватки.
А когда счастливец отбросит прочь
Одеянья её, и пируют взоры,
обнажённой любуясь, как рдеет она,
Прикрывая руками то чресла, то груди,
а потом — глаза своего дружка.
НЕИЗВЕСТНЫЙ ПОЭТ
Вот высший плод его прежних заслуг:
наверно, он в жизнях былых не сдавался
Соблазнам земным — и теперь в объятьях
эту чудесную держит награду.
Все-все свои чары ему расточив
в сотнях движений, внушённых любовью,
В руках его любящих стихла подруга —
ей сон запечатал уста и глаза.
НЕИЗВЕСТНЫЙ ПОЭТ
Нежно-лотосным ликом, стыдливо склонённым,
так что дивных ресниц бахрома видна,
Юным телом, где все богатства блистают,
о которых известно в царстве любви,
Пробуждённой, растущей любовной страстью,
хоть сломить её гордость ещё нелегко,
И вернее, и крепче всех дерзких женщин
сердце мужа пленит молодая жена.
НЕИЗВЕСТНЫЙ ПОЭТ
Вот праздник, что превыше всех небес,
вот наслаждение души и взора,
Закладка храма нового для бога,
чья власть — непобедимая Любовь,
Когда молоденькая дева, вся дрожа,
но уступая натиску мужскому,
Впервые учится той радостной игре,
в которой надо с милым упражняться.
НЕИЗВЕСТНЫЙ ПОЭТ
Если при первом его объятье
она спешит назад отклониться,
Но тут же, скрываясь от страстного взора,
сама к нему прижимается крепко,
То можно ли ждать награды чудесней
за прежние строго-святые жизни,
Чем это пленительное своенравье
милой упрямицы — девы влюблённой?
НЕИЗВЕСТНЫЙ ПОЭТ