НЕИЗВЕСТНЫЙ ПОЭТ
Пчёлы громко жужжат, но лишь в гуще жасмина,
а деревья, хоть с виду красивей стали,
Всё ещё не цветут, даже пышного манго
до сих пор бутоны не распустились.
Но уже распустились в сердцах красавиц
их томившее долго узлы обиды.
Это — силы весны! Разве сами смогли бы
развязаться упрямые эти узлы?
НЕИЗВЕСТНЫЙ ПОЭТ
Цветущая ветка ашоки подобна
висящему всем напоказ посланью,
Что красною краской любовь начертала, —
цветы — будто яркие строчки, и в них
Вызов звучит: «Каждый путник, посмевший
весною подругу свою покинуть,
Усталый, разлукой измученный, может
пройти подо мной, если хватит сил!»
МАНОВИНОДА
Крикнул южный ветер: «Снова идёт весна!
К нам из дальних стран спешит на призыв кукушек!»
И сейчас же в награду за эту счастливую весть
начинает подарка требовать южный ветер.
Вот он, быстро браслеты надев из звенящих пчёл,
сам подарок себе выбирает: ловко срывает
Свежий, лёгкий плащ смеющегося жасмина
с плеч красавиц древесных — лесных богинь.
МАНОВИНОДА
Беспечно летающие кукушки,
дружно жужжащие тучи пчёл,
Сад, где уже на густых кимшуках
цветы, будто жаркие угли, горят, —
Вот приглашения в этот вечер
на радостный праздник — Праздник огней,
Устроенный яркоцветущей чампакой
во славу Васанты — владыки весны.
НЕИЗВЕСТНЫЙ ПОЭТ
В украшеньях из полураскрытых бутонов
так и пляшущих от порывов ветра,
Разрисованы сложным узором листьев
и пыльцой нарумянены великолепно,
Оглашаемы дружной песней кукушек,
сочиненной на плавный мотив любовный,
Вышли радостный праздник встречать деревья —
дивный день возрожденья Бога любви.
НЕИЗВЕСТНЫЙ ПОЭТ
Врываясь в окна, всем мужьям влюблённым,
что милых жён ласкают в душных спальнях,
Друг Камадэвы, гость из Малабара,
весенний ветер шлёт такую весть:
«В лесах окрестных уж не первый день
дарю я радость пчёлам и кукушкам,
Теперь и вас, и ваших ненаглядных
я поскорее к нам примкнуть зову!»
НЕИЗВЕСТНЫЙ ПОЭТ
В лесу кукушки чаруют нам сердце
руладами горлышек своих звонких,
Окрепших, ставших ещё звучнее
от съеденных свежих бутонов манго.
А что притворяется их глазами,
если уж правду сказать, это — искры,
Что взвиты огненным взором Шивы
над углями им сожжённого Камы.
НЕИЗВЕСТНЫЙ ПОЭТ
Всё красивей деревья в свежей листве розоватой,
южный ветер душистый зовёт их, учит плясать,
Возбуждают объятья его, пробуждают радость,
выгоняют на улицы жителей наших сёл,
И повсюду, повсюду, обычаи старые вспомнив,
буйным праздником люди встречают приход весны,
И окрашен их разум сейчас в ярко-красный цвет
возбуждёнными мыслями об озорствах да забавах.
НЕИЗВЕСТНЫЙ ПОЭТ
Новой Лакшми поручено важное дело —
изукрасить бутонами крону ашоки;
в благородном убранстве красуется манго,
нарядясь по случаю торжества.
Вот и южный ветер — давний приятель
восхитительно пляшущих веток сандала —
С Малабара, искусник, летит, чтоб вступленье
спеть во славу победы Бога любви.
САВАРНИ
Вкруг бедер — гирлянды яркого амаранта,
за ушками — молодые бутоны манго,
Груди прикрыты соцветьями алой ашоки,
цветочки мадхавы вплетены в причёски,
Как пудрой душистой, осыпаны грудь и плечи
жёлтой пыльцою ба́кулы, — вот весенний
Наряд наших девушек юных, и пусть их облик
в юношах крепких радость воспламеняет.
ШУБХАНГА
На яркие чаши цветов мучакунды
гляжу — ничего не могу понять:
Пчёлы ли звонкие, стрелы ли тонкие,
жгучий ли яд, пахучий ли мёд?
И кажутся яркие эти цветы
живыми колчанами Камадэвы:
Тычинки их длинные — словно стрелы,
а пчёлы на кончиках — жалящий яд.