Совершив священный акт обильного спермотворения — пожалуй, первейшего удовольствия в эпоху эолита, мы с Серебряной Тосико вскоре приступили ко второму по значимости райских приоритетов жизненному действию. Мы приступили к еде, к принятию пищи, к совершению трапезы, к пожиранию жареного мяса — еще к одному сакральному акту, непосредственно связанному с высшими ценностями земного рая на заре человечества. И поедание мяса, будь то седло муфлонье, грудка фазанья, фрикасе кроличье или хорошо прожаренное плечо дружка из племени серебряных людей, который попался на ночном воровстве чужих женщин, так как своих не хватало, — мясное ядение выражало радость по поводу того, что ты сеешь семена в женщин, словно в землю, а из этих семян рождаются дети, которые бегут дальше по земле. И они тоже начинают сеять, и принимать посев — и таким макаром много — неисчислимо сколько — появляется на свете твоих сеянцев. И они, произведенные все одним-единственным способом, принимают столько обличий и телесных конфигураций, что становится и весело, и приятно, и удивительно радостно.
Рогатые и безрогие на четырех ногах, безногие и безрогие об одном хвосте, раздвоенном на кончике, круглые с иголками на спине, длинные, словно бревна с шишками на носу. Весь этот народ земной, содеянный по одному и тому же способу, был родственным меж собой и поэтому вполне пригодным для изъявления самых пылких чувств любви и приязни друг к другу. А что могло быть более искренним в проявлении любви того золотого века (название которому эолит), чем секс и мясная еда? Ведь семяпроизводство на заре человечества уже было налажено превосходно, высшие научные инстанции приоритетных сопредельных миров создали в блаженную пору Эоцена великолепные Академии жизни, откуда рассылались разработки по устройству райского бытия на земле. По единому проекту встроили в яйца самцов и в семенники рыб столь мощные фабрики для выработки спермы, что сверхгарантия на райское обывательство на земле, столь страстно желаемое квантовыми малышами, была вполне обеспечена. Но что-то все же было рассчитано неверно или не сработало. Райское бытие не наладилось на земле.
Мы с Серебряной Тосико наелись до отвалу мяса нашего брата, муфлона Берендея, затем разлеглись на мягком мху по разные стороны догорающего костра, имя которому я в сумеречном своем сознании успел определить — Александр. Защитник, значит. После вкушения двух высших радостей рая, да в таких чудовищных порциях, меня подхватил могучий поток сна, и я сразу же в нем утонул, беспечно понадеявшись на защиту Александра. И больше уже на просторах золотого века я не просыпался. Потому что во время моего сна вблизи костра Александра и серебряной девчонки Тосико на меня напали ее братья — серебряные, лесные выползки, и долбанули по затылку кремниевым эолитом, продолговатым белым камнем, привязанным к концу палки. Такими орудиями уже пользовались мужики и в моем племени, но это были те незадачливые охотники, которые так и не научились честно стрелять из руки и с одного выстрела валить дичь на землю. Так что пришлось им стать выползками, чтобы подкрадываться к зверю вплотную, без пяти шагов добыча, время, за которое дичь не успеет спохватиться и оторваться прочь, крутя хвостом и выбрасывая из-под него продукт испуганного распада. А не успев удрать, зверь вынужден был принять на себя тупые удары камней по голове, привязанных к палке, удары, усиленные за счет длины этой палки.
Мне, великому мастеру камнеметания всей эпохи эолита, вовсе не нужны были эти громоздкие орудия, которые таскали на плече, я даже с некоторым презрением посматривал на выползков леса и их орудия. Что оказалось совершенно напрасным, ибо таким орудием и прикончили меня братья-серебряные, а потом отрезали каменными ножами лучшие куски от моего тела и съели их на месте, зажарив на непотухшем, вновь оживленном подброшенными сучками древовидного одуванчика костре Александре. Таким образом, моя вековечная мысль, одарившая мое многотысячное существование, раскрыла на том пятачке земли, где дымил мой последний костер эолита, свое сакральное значение: между мною и Александром ничего нет. Итак, часть меня серебряные братцы в нетерпении сожрали на месте, остальное вместе с недоеденными мною кусками Берендея снесли в племя, к пещерам Тепа над синим озерцом питьевой воды Цинци. И там, на ровном зеленом берегу озерца, наше общее с Берендеем мясо запекли на угольях и доели уже всем скопом серебряного народа.
Их стойбище было лучшим на всем острове Блаженных, который на иных, сверхдальних витках землепланетного круговращения испанцы назвали островом La Gomera. На этом острове никаких родниковых источников пресной воды нет. Остров вспучился непосредственно из горячей магмы, тянулся в рост, вверх, в тяжких густо-соленых океанских глубинах, и когда высунулся вершинами горных пиков над океаном, то увидел себя в окружении полудюжины таких же, как он, одиноко возросших в пучине морской, островов. Они, отнюдь не отколовшиеся от родной большой мамы Гондваны куски, а саморожденные из огня сироты, — Канарские острова оказались не связанными с мировой кровеносной системой пресной воды. И ни одного ключика, как уже сказано, не выбивается из каменных недр островов.