— Почему? — наконец удалось ей сказать.
Аварии на скользкой дороге, конечно, дело случая. Бывают не так уж и редко. Но знаешь, не припомню, чтоб простреленные колеса когда-то указывались в милицейских сводках причинами заноса. Два колеса одновременно лопнуть не могут, к тому же три дыры, будто нарочно сделанные, не круглые, конечно, но характерной формы: две в левом и одна в правом. Это не гвозди, это не мифические острые камни. Это что-то другое. Это вот что.
Он достал из кармана три бляшки металла.
— Откуда это? — спросила Саша.
— Как бы сказал один герой: из широких карманов, мой мальчик. Достали из твоих колес, пока никто другой этим не занялся. Это, конечно, не мое дело, но вряд ли какой-нибудь охотник по ошибке полоснул очередью по движущемуся транспорту. Автоматическое оружие — не самая распространенная принадлежность для отстрела зверей, к тому же и сезон охоты, вроде бы, закончился. Можно, конечно, уповать на ненормального злодея, которому по барабану, в какую машину палить, но я бы этого делать не стал.
Олег с Татьяной ушли, напоследок посоветовав не очень уповать на милицию, лучше даже совсем не упоминать об злосчастных пулях в колесах.
Через три дня Сашу отпустили домой, порекомендовав понаблюдаться у врача, чтоб не было никаких последствий и осложнений.
С машиной все обстояло не совсем просто. На Якорную наведались какие-то грозные и очень самоуверенные парни, числом три человека. Весь персонал сервиса, дружески настроенного Олегу Шварцу and Co, возражать и как-то препятствовать чинимому насилию над израненным Мерседесом не стали. Может быть, потому, что пришедшие люди обладали какими-то то ли ментовскими, то ли родственными им корочками, то ли потому, что на улице остались стоять поодаль от ничем не примечательных потрепанных автобусов человек тридцать в жилетах и с железяками в руках. Опытные сервисмены сразу же правильно охарактеризовали жилеты, как «бронежилеты», железяки, как огнестрельное оружие, а парней, как «замороженных уродов». Впрочем, они, механики, электрики и слесаря, к тому же были предупреждены о возможных визитах недоброжелательно настроенных мужчин, в плане содействия и непротивления злу насилием.
Когда Саша с каким-то выделенным гайцами экспертом прибыли на осмотр своего авто, она очень закручинилась сначала от внешнего вида своего «коня», но потом махнула на все рукой, подписала все необходимые протоколы и отправилась домой. Ей показалось, что передние колеса ее транспорта не те, на которых она ездила, но уверенно утверждать сей факт она не могла. Колеса были целыми и неестественно негрязными. Эксперт, самодовольный и косноязычный молодой человек с привычкой не смотреть в глаза собеседнику, становился все более недоволен, а модный рокер Владимир Евгеньевич, все же приглашенный Сашей, каждым своим замечанием и уточнением недовольство это только усугублял.
До суда машину ремонтировать было нельзя, после суда — тоже. Потому что первый суд Саша, точнее, ее представитель проиграли.
— Все, как положено, — спокойно резюмировал Владимир Евгеньевич. — Судьи — они тоже люди.
— Какие люди? Это же судьи, — удивилась Саша. Проигрыш ее расстроил.
Вот когда наша кассационная жалоба замутит все это болото, вы не будете столь категоричны.
Вся эта тяжба длилась долго, очень долго. Она уже успела приобрести другой автомобиль, вызывая недовольство гайцев — ведь те готовы были лишить ее всех прав, поэтому нападали откуда только это было возможно: из-под «кирпичей», из-за радаров, типа «фен», с «двойных сплошных» и прочее. Владимир Евгеньевич только посмеивался, рулил спорные моменты, моментально выезжая по первому звонку, но в обиду Сашу не давал. Гайцы провожали их ненавидящими и тяжелыми, как пули, взглядами в спину.
— А я и не знала, что ПДД — такая казуистика, где любой смертный может быть объявлен виновным, — говорила Саша.
— Верно, объявлен может любой смертный, но есть такое право — не соглашаться с обвинением, — ответил Владимир Евгеньевич, почесывая небритую щеку. — Мы ж все-таки человеки разумные. А эти — вполне вероятно быдлы, не обремененные знанием и совестью. Только погоны и наглость. Не надо их бояться. Согласиться с обвинением никогда не поздно, но лучше побарахтаться, вдруг что и выйдет из этого толкового. В любом случае останется самоуважение. Это на самом деле важно.
— Но их же так много! — вздохнула Саша.
— И что характерно: они плодятся и размножаются.
— Это как?
— Почкованием, наверно, — пожал плечами юрист в кожаной «косухе». — Вроде бы одну и ту же Советскую школу заканчивали по утвержденной министерством Образования программе. А получаются такие супчики, что фантазии не хватает предугадать их действий.
Итогом все этой волокиты стали полное возмещение в пользу Саши средств за ремонт и долгую стоянку Мерседеса, выплата моральной компенсации, да еще и «неполное служебное соответствие» одному из ментов, представляющих противную сторону. Чего он полез защищать и выгораживать ту блондинку — пес его знает. Вряд ли материальная заинтересованность, наверно высокие чувства. Любовь, твою мать.
С Олегом Саша иногда перезванивалась, временами без зазрения совести давая ответы на некоторые вопросы, связанные с ее профессиональной деятельностью. Правда, через полгода после аварии Саша ушла из государственной службы. Рисковать жизнью ради принципов — дело хорошее, но эти принципы, по большому счету — государственные, должны поддерживаться не только одним человеком, но и системой. Невольно на ум приходили слова замечательного Дина Кунца: «Всегда неприятно открывать, что в единомышленниках у тебя человек, которого считаешь глупцом. Тут недолго усомниться и в собственной правоте». К тому же поступило предложение по трудоустройству, от которого отказаться было трудно, да, наверно, и невозможно.
А хитрый Владимир Евгеньевич приобрел ее отремонтированный Мерседес за деньги, что были явно невелики для машины такого класса. Махнул рукой на прощанье и умчался в свою юридическую жизнь в правовом государстве под мудрым руководством всенародно избранного президента.
4. Саша Матросова. То ли бред, то ли глюки
Она все-таки вспомнила события того ненастного вечера, когда авария милостиво оставила ей и жизнь, и, по большому счету, здоровье, и жестокие мигрени. Воспоминания возвращались не сразу, как-то рывками, бессвязно, вроде бы, но исполненные какого-то скрытого смысла. Саша не пыталась осознать, что бы значили эти видения, иногда рассказывая о них знакомым. Те же, в свою очередь, довольно точно объясняли ее откровения, зачастую, правда, уже после того, как события эти миновали.
Былой приятельнице-однокласснице при нечаянной встрече в кинотеатре «Колизей» она вдруг рассказала, что приснился ей Хмельницкий, не Борис, а какой-то безымянный. Был у них в школе такой видный парень, девчонки по нему вздыхали: высокий, с длинными волосами до плеч, любитель подраться, троечник и пижон, но всегда очень изящно держащий сигарету. Наверно, он специально этому где-то учился на подпольных курсах в комнате с зеркалами. Достанет откуда-нибудь из отворота рукава чуть примятую пачку, ловким резким наклоном кисти выдвинет сигарету, потом, как фокусник Амаяк Акопян разомнет ее в длинных пальцах, чуть отгибая мизинец, зажмет ее между идеально прямыми средним и указательным пальцами, в одно мгновение прикурит от бензиновой зажигалки с медным колпачком (воображая, наверно, что это стошестидесятидолларовая «Зиппо») и выпустит тонкую струйку дыма куда-то чуть в сторону. Потом обязательно проведет большим пальцем по нижней губе (или кончику языка) и слегка, будто в раздумье, нахмурит брови. И неважно, что на пачке написано «Прима», «Ватра», «Беломорканал» или вовсе «Овальные». Девчонки в обморок падали, а парни старательно, смешно и нелепо подражали. Все его звали только по фамилии, имя было неуместно и даже неизвестно. Так вот, этот Хмельницкий вдруг привиделся Саше сидящим на каком-то ящике в подвале, щелчками сбивающим с соседствующих ржавых труб жирных земляных червей, слабо шевелящихся и неизменно вновь появляющихся взамен сбитых. Привычной сигареты у него в руках не было, да и выглядел он достаточно жалко: лицо отекшее, волосы коротко острижены и какие-то пыльные на вид, одежда бесформенная, черная и засаленная. Кожа синеватая, но это, наверно из-за тусклого подвального освещения. Вообще, не Хмельницкий, а классический бомж (бомжы тоже теперь бывают классического вида, как и банкиры).