Александр Михайлович Бруссуев
Радуга 2
Мусорный ветер, дым над Землей,
Вместо людей — «машины».
Fighting, because we're so close
There are times we punish those who we need the most
No we can't wait for a savior
Only got ourselves to blame for this behaviour
But nobody knows (nobody knows)
What's gonna happen tomorrow
We try not to show how frightened we are
It would seem lonely if you were the only star in the night
You've got to believe it'll be alright in the end
You've got to believe it'll be alright again
— What's gonna happen tomorrow — Duran Duran.
(Мы боремся друг с другом, потому что мы слишком близко.
Временами мы наказываем тех, в ком нуждаемся больше всего.
И хотя мы не можем надеяться на спасителя,
Мы сами виноваты в своём поведении.
И никто не знает,
Что будет завтра.
Мы стараемся не показывать, как мы напуганы.
Была бы ты одинокой, если бы на ночном небе
Ты была единственной звездой?
Тебе нужно верить, что, в конце концов, всё будет хорошо.
Тебе нужно верить, что опять всё будет хорошо).
Вступление
Ладога, вопреки всяким опасениям, осталась на месте. Развела в себе, правда, разную погань, чуть изменила привычный цвет, но в целом, вела себя в рамках приличия: не иссохла, не превратилась в океан. В принципе, дело понятное — изменились до полной неузнаваемости только те места, коих не касалась рука человека. А таких, признаться, к так называемому 21 веку осталось не так уж и много.
Зацвела буйным цветом лесов и полей Антарктида, отвоевав себе у океана перемычку до былой оконечности Южной Америки. Провалились в тартарары джунгли Амазонии, да еще раздавился в лепешку город Вашингтон с прочими Белыми домами. Держал-держал на себе непознанное количество лет огромную массу большущих, словно горы, метеоритов, как магнитом затянутых «гнездом американской демократии», да и в конце-концов не выдержал, спекся. Точнее — сдулся, погребая людей под прессом складывающихся, подобно карточным домикам, строений. Местный президент даже не успел толкнуть очередную речь народу.
Что касалось «Россиянии», то здесь развернулись полномасштабные и удалые баталии. Много народу, конечно, отсиживалось по домам, но еще больше устраивали между собой битвы, где побежденных и победителей не было — оставались живые и мертвые. Руки были развязаны у всех. У одних — жаждой убийства, у других — стремлением выжить.
По отрывочным данным в первый же день мгновенного перехода от цивилизации к поди знай какому состоянию Пакистан посчитал своим долгом уничтожить Индию, та, в свою очередь без раздумий и колебаний решилась на подобный же шаг. Обе страны пульнули друг в друга все свои ядерные боезапасы, нечаянно промахнувшись первой тройкой залпов. В итоге Индия, Пакистан, ну и подвернувшийся под пристрелочные выстрелы Афганистан перестали существовать. Осталась местность, обласканная радиоизотопами, всецело поглощенными только своими периодами полураспада. Хозяева мира с мульками на одеждах «Made in USA», несущие мир и свободу от наркотической зависимости пещерным людям Афгана гавкнули вместе со всеми, несмотря на гарантии своего президента в неприкосновенности. Однако мир никак не отреагировал на случай у «исламистов». «Отряд не заметил потери бойца».
Про Африку никто ничего не знал. А была ли она, эта Африка?
Словом, изменений случилось столько, что никто не мог их как следует оценить и проанализировать: большинство аналитиков перемерли, как мухи зимой, оставшимся в живых было не до того. Они без всяких исключений вели битву за выживание. Бились с окружающей средой и, что являлось самым характерным, между собой.
Чтобы осознать случившиеся коллизии потребовалось несколько часов, чтобы понять причину — почти месяц.
Поэтому группа людей, добравшихся до берега Ладоги, не спешила покидать заросли кустов. Они внимательно и уже привычно осматривали панораму вокруг себя. Самый главный проводник, держащий свой карамультук на манер последнего удэгея Дерсу Узала, то есть, в обнимку, ничем не выдавал своей радости. Иван Чеславович Вонславович, а это был именно он, считал свою часть работы выполненной. Точнее — почти выполненной.
Оставалось только спуститься вниз по заваленному давным-давно подземному ходу и обнаружить то место, ради которого и построили, видимо, Андрусовский монастырь.
Ни майор Макс, ни Иван, ни Саша Матросова, ни Шура Суслов, ни даже Бен Стиллер не загадывали о будущем. Каждый из них не единожды убеждался в прошлой жизни, да и за эти сорок дней, что Михаил Афанасьевич Булгаков своими словами, «все люди смертны, причем внезапно» создал настоящую доктрину, которой начали руководствоваться миллионы людей.
Весь мир, столь привычный к страданию и лжи, вранью, безысходности и ожиданию неминуемого апокалипсического конца своего бренного существования изменился столь быстро, что на это хватило всего лишь одного взмаха ресниц каждого человека по-отдельности. Более везучие очень удивились, менее — так ничего и не узнали. Впрочем, это, конечно, как посмотреть: кому привалило большее счастье — тем, или другим.
Человечество не смогло оценить всей трагичности катастрофы. Просто, наверно, забивать себе голову всякой ерундой, было нецелесообразно. Лишь некоторые особо одаренные спустя некоторое время поняли, что виной всему — само Время, ни больше, ни меньше. Мысли, особенно правильные, как известно, материальны, поэтому пришли в голову сразу всем, умеющим думать.
«Научись управлять самой непостоянной характеристикой заурядного трехмерного пространства — будешь Богом. Если можешь влиять на нее, обозначенную в эмпирических формулах маленькой и неприметной буквой «t» — суть Бог. Без всякого дуализма. Если Бог — значит, един. И совершенно без разницы, то ли величина этой самой «t» равна 0, то ли?».
Но до этих мыслей еще надо было дожить, еще нужно было доказать самому себе, что возможность удивиться спустя один миг после привычного бытия — не случайная. И главное — доказать это окружающим.
1. Шурик миллион лет спустя
Шурик оставил все вверенное ему на данный момент хозяйство «Дуги» под охрану престарелому Дуремару. Дело-то житейское. Режим секретности и полной неприступности никоим образом не нарушался. Война не предполагалась, информация о попытке проникновения внутрь любой государственной, либо не очень, структуры отсутствовала. Спонтанные хулиганские поползновения, буде такие в наличие, приняли бы на себя охранники, блюдущие порядок огромного старинного особняка на Большой Морской. К «Дуге», конечно, они никаких теплых чувств не испытывали, но такие уж издержки производства — защищая своим милицейским телом прочие офисы за проходной, они также между прочим обеспечивали покой на входе в негосударственное учреждение, спрятанное за шахтой лифта.
Охранникам это, конечно, не нравилось, но кто их, сердешных, спрашивал?
Шурик все еще размышлял, не в силах быстро переключиться от исторических опусов, коими занимал себя последние часы, к реальности, поэтому был несколько рассеян, готовый, тем не менее, правильно реагировать на любое резкое движение, попавшее в поле зрения. Впрочем, любое изменение привычного положения вещей способно было также заставить его насторожиться и действовать по обстоятельствам.
Но все было спокойно, тихо и как-то удивительно свежо. Воздух был настолько чистым, что в голову ненароком вкралось сравнение с сосновым лесом. Конечно, надо было обратить внимание, на то, что вдруг сделалось легко дышать, но кто же станет беспокоиться о таком благостном деле? Вот если бы круто завоняло канализацией, Индией или выхлопными газами, тогда следовало бы поводить носом и подозрительно заозираться вокруг.
Шурик глубоко и с удовольствием вдыхал свежий воздух, заканчивая мысленно формулировку вопросов, надлежащую для рассмотрения по возвращению.
«Почему кельты и прочие друиды с филидами, считавшиеся язычниками, признавали христианских святых, да и сами иногда становились таковыми? Не Святой Ирландский Патрик, а кто-то с непроизносимым именем, но, тем не менее, самый истинный филид. Или вера, как таковая, шла не с юга, а опускалась с северов? Почему в речах доисторического друида-летописца Ульстера, именовавшегося Сенха великий, сын Аилиля, сына Маелхлода из Карнмага Уладского, запросто можно обнаружить слова на ливвиковском диалекте? Зачем на камнях дольменов резались кресты, схожие с теми, что в «петроглифах»? Почему сейды в своем общем расположении подобятся каменным лабиринтам Британских островов?»