И вот иду я и почему-то волнуюсь… Долго шел. Нашел пустырь. Речку и мостик нашел, а рощи нет, и дома не видно. Подошел ближе и вижу: от рощи одни пни остались, а от дома — фундамент…
Долго же я стоял у этого фундамента… Сам не знаю, зачем я тут и что мне надобно. Временами накатывало на меня какое-то сладостное и одновременно грустное чувство и хотелось плакать.
Наконец, я встряхнулся, словно наваждение от себя отогнал, и пошел в город, благо, мне там все улицы были знакомы, и я, ни у кого не спрашивая дороги, прямо пришел на квартиру приятеля… Что это было?
Желание посетить какое-то место и та сладостная грусть, какую рассказчик испытывал на месте бывшего дома, говорят в пользу того, что это действительно было его место жительства в прежнем существовании и что он когда-то был там счастлив.
Сам по себе тот факт, что место, куда человек попадает в первый раз, кажется ему знакомым, не всегда служит доказательством, что он был там в прошлом существовании.
Так как во время сна сознание человека может, облачившись в тонкое (астральное) тело, покидать физическое тело и путешествовать в соответствии со своими устремлениями, причем отдельные эпизоды этих путешествий сильно запечатлеваются в памяти, то места, кажущиеся нам знакомыми при первом посещении в физическом теле, могут быть местами, которые мы до этого посещали в тонком теле, другими словами — видели во сне.
Случай Р. Кириленко еще интересен тем, что указывает на небольшой промежуток времени между его смертью в предыдущем воплощении и новым рождением в нынешнем существовании. Чаще встречаются промежутки в 200–300 лет.
Необычные родственные связи
Посвящается памяти моего друга, замечательной талантливой женщины В. Н.
Все данные говорят, что В. Н. умерла, и поэтому я считаю себя вправе рассказать сообщенное ею. Это не значит, что она когда-либо наложила запрет на опубликование, — такого запрета не было, но у меня сложилось впечатление, что она сама как человек, талантливо владеющий пером, хочет описать этот случай. Мне казалось, что она рассказывала слишком схематично, сухо, не называя имен и как бы утаивая некоторые детали, что при обычной живости ее изложения казалось странным…
С В. Н. я познакомился в Маньчжурии, в городе Харбине, куда ее принесла беженская волна. Сама она была родом из Казани, и уверовать в то, что человек живет на Земле много раз, заставил ее следующий случай: в ярком, запомнившемся на всю жизнь сновидении она увидела себя молоденькой татарской княжной во время взятия Казани Иоанном Грозным. Уже состоялся памятный взрыв стен Казани, уже героические защитники сражались с войском Грозного на улицах города, когда ее с матерью и с другими женщинами сражавшегося князя привели в мечеть и спрятали в подземелье под алтарной частью храма. Но вскоре и мечеть была взята, и победители ворвались в подземелье…
После этого сновидения, спустя значительное время, уже при советской власти, В. Н. прочитала в газете, что в Казани под упомянутой мечетью было обнаружено такое подземелье…
Харбин, наводненный перепуганными революцией русскими интеллигентами, офицерами и рядовыми разбитой белой армии, многие из которых повторили трагическую судьбу шолоховского Григория Мелехова, — требовал от своих, отовсюду набежавших новых жителей крайнего напряжения, чтобы выжить… Нужна была огромная приспособляемость и изворотливость, чтобы как-то свести концы с концами. Имеющие какие-либо средства открывали предприятия, пускались в торговлю. Надо было выписывать товары, вести коммерческую переписку — но уже не на русском языке, а преимущественно на английском. Тут очень пригодилось знание языков В. Н. — к ней приходили предприниматели и платили за переводы поштучно.
Все это укладывалось в рамки обычности — необычное пришло в лице молодого русского инженера в потертом костюмчике; худое лицо его не говорило об избытке питания… Тем не менее, он начал с того, что положил перед В. Н. установленный гонорар за перевод письма, которое он держал в руке.
В. Н. протянула руку за письмом, но инженер сразу письма не дал, заявив, что требуется несколько слов пояснения. «Дело в том, — добавил он с застенчивой улыбкой, — что вы сочтете меня сумасшедшим. Не надо: я вполне психически здоров, только… только у меня проснулась вторая память — я вспомнил одну из прошлых жизней… Ну, теперь читайте, пожалуйста!» — и он вручил письмо.
В. Н. начала читать и вскоре пришла к заключению, что молодой человек был прав, предупредив ее. Письмо было адресовано в страну, где говорят по-английски; было снабжено точными адресами как отправителя, так и получателя, и в нем говорилось, что его автор, русский инженер, внезапно вспомнил, что в своем предыдущем воплощении он был англичанином и находился в близком родстве с адресатом; что автор письма умер в таком-то году и вскоре после смерти снова родился от русских родителей и теперь хотел бы восстановить свои родственные связи по прошлой жизни с теми, кто теперь, хотя и глубокие старики, но еще помнят автора письма по своим молодым годам… В доказательство своей правдивости молодой человек приводил ряд подробностей о взаимоотношении с адресатом в той, прежней, жизни.
Дело есть дело — В. Н. сделала точный перевод и, расставаясь с молодым человеком, думала, что навряд ли когда-либо с ним встретится, так как, по ее мнению, на такое письмо он никогда не получит ответа…
Велико же было ее удивление, когда через пару месяцев молодой инженер пришел опять — он получил ответ…
Оказалось, что иностранный адресат отнесся к полученному письму с пониманием, заинтересованностью и просит уточнить некоторые подробности по предыдущей жизни молодого человека, чтобы рассеять всякие сомнения.
Снова В. Н. переводит письмо с требуемыми подробностями. Переписка учащается. Ее финал: иностранные «родственники» присылают молодому инженеру деньги на дорогу и он уезжает к ним — ему обещают помочь устроиться на работу…
Этот эпизод весьма напоминает встречу тибетского юноши Мингиюра со своим бывшим учеником по прошлой жизни, ставшим главою монгольского монастыря, — он описан в замечательной книге известной путешественницы Дэвид Ниил «У мистиков и магов Тибета».
Забытые имена
В молодости я задумал написать роман. Смутные образы шевелились в глубине сознания и как бы просились к воплощению. Понемногу из них выделились индийские юноша и девушка — принцесса из какого-то невероятно отдаленного периода. Я не составлял никакого плана, как развивать сюжет, какую идею выдвигать; вместо этого я, как бы затаивши дыхание, прислушивался к этим двум образам, чтобы они сами подсказали действие, в котором должны будут участвовать… Я уже ясно видел их перед своим мысленным взором, но чтобы приступить к работе, мне не хватало имен — надо было дать им имена. Имя всегда играло огромную роль в моих писаниях; оно само как бы подсказывало характер и образ действия. Долго я искал эти имена, и, наконец, они всплыли из каких-то глубин моего собственного сознания, так как до этого я их нигде не слышал и ни в каких книгах не встречал. Я назвал юношу — Дамалу, а девушку — Гаятри. Начал я писать роман, но, написав несколько глав, забросил… Прошло несколько лет, и я наткнулся в литературе на имена своих героев и пояснение значений слов.
«Дамалу» оказалось названием тибетского молитвенного барабана с расхождением на одну букву — «даммару»; «Гаятри» же оказалось названием одной из самых распространенных в Индии молитв.
В глубинах нашего сознания хранится, как в запечатанной до поры до времени чаше, весь наш эволюционный опыт за неисчислимые миллионы лет. Не говоря уже об именах и языках, которыми мы пользовались в эпизодах цивилизаций Атлантиды, Гандваны и предшествующих им, — в этой «Чаше» сложены бесценнейшие сокровища знаний, которые нам предстоит когда-то вспомнить. А пока что изредка в наше оглушенное шумом и грохотом машинного века сознание оттуда прорываются слова, значение которых когда-то было для нас близким и даже обыденным.