Иветт, погруженная в ужасную, безысходную враждебность к семье Сейвелов, была очень опытной и очень мудрой: опытностью и мудростью молодых, которые всегда превосходят опытность и мудрость тех, кто старше.
Второй раз она встретила цыгана случайно. Был март. Установилась солнечная погода после неслыханных дождей. И хотя цветы чистотела желтели у изгородей, а в горах появились первоцветы, небо было серым, мрачным и тяжелым.
И все же это была весна!
Иветт медленно каталась на велосипеде вдоль Коднорских Ворот, за известковыми карьерами, когда увидела цыгана, выходящего из дверей каменного дома. Его повозка стояла рядом, на дороге. Он возвращался к ней со своими метлами и медными поделками. Девушка сошла с велосипеда. Как только она его увидела, она ощутила необыкновенную нежность. Ее привели в восхищение совершенные стройные линии его тела в зеленом вязаном свитере и наклон его спокойного лица. Она почувствовала, что знает его лучше, чем кого-либо на свете, даже лучше, чем Люсиль, и, определенным образом, принадлежит ему навсегда.
— Вы сделали что-то новое и красивое? — невинным голосом спросила она, разглядывая медные чаши.
— Не думаю, — покачал он головой, глядя на нее.
Желание все еще отражалось в его глазах, все еще сильное и неприкрытое. Но оно, несомненно, было слабее, самоуверенность явно поуменьшилась. На какое-то мгновение промелькнула даже как будто маленькая вспышка разочарования. Но она растворилась, когда он увидел Иветт, рассматривающую его изделия из меди. Она старательно в них рылась, нашла маленькую овальную тарелочку с выбитой на ней странной фигурой, похожей на пальму.
— Мне это нравится, — сказала она, — сколько стоит?
— Сколько дадите, — пожал плечами он.
Это заставило ее нервничать: он казался бесцеремонным, почти издевающимся.
— Лучше вы скажите, — настаивала она, подняв на него глаза.
— Дайте сколько не жалко, — сказал он.
— Нет! — резко возразила она. — Если вы не скажете, я не возьму ее.
— Хорошо, — проговорил он. — Два шиллинга.
Она нашла полкроны, он достал из кармана пригоршню серебра и дал шесть пенсов сдачи.
— Старой цыганке что-то снилось о тебе, — сказал он, глядя на нее насмешливыми, раздевающими глазами.
— Правда?! — воскликнула Иветт, сразу заинтересовавшись. — Что же это было?
— Точнее, она сказала: «Будь тверже в сердце своем, или проиграешь свою игру». Еще сказала: «Будь смелее телом, или твое счастье покинет тебя». А еще она сказала: «Слушай голос воды».
Иветт была поражена.
— И что все это значит? — спросила она.
— Я спрашивал ее, — ответил он. — Она сказала, что не знает.
— Повтори еще раз, что там было, — попросила Иветт.
«Будь крепче телом, или твоя удача отвернется от тебя, и слушай голос воды». Он молча смотрел на ее нежное, размышляющее лицо, и что-то похожее на тонкую паутинку протянулось из ее юной души прямо к нему, и завязалось благодарным узелком.
— Я должна быть храбрее телом и я должна слушать голос воды! Хорошо! — воскликнула она. — Я не понимаю, но, возможно, я последую этому совету.
Она посмотрела на него ясным взором. Мужчина или женщина состоит из нескольких Я. Одним Я она любила этого цыгана. Другими Я она пренебрегала им, презирала его или чувствовала к нему неприязнь.
— Ты больше не приходишь в Хэд? — спросил он.
Она отсутствующе посмотрела на него.
— Возможно, я приду, — сказала она, — когда-нибудь. Когда-нибудь.
— Погода весенняя! — сказал он, едва улыбаясь и поглядывая на солнце. — Мы собираемся скоро свернуть табор и уйти.
— Когда? — спросила она.
— Возможно, на следующей неделе.
— Куда пойдете?
Он снова сделал неопределенное движение головой:
— Думаю, выше, на север.
Она посмотрела на него:
— Хорошо! Я, может быть, приду до того как вы уйдете, чтобы попрощаться с твоей женой и со старухой, которая велела передать эти странные слова.
VIII
Иветт не сдержала своего обещания. Многие дни марта были чудесными, но она позволила им ускользнуть. У нее всегда было странное нежелание, протест перед совершением действия или, вернее, перед тем, как начать самой реально действовать. Она всегда хотела, чтобы кто-нибудь другой предпринял что-либо вместо нее, так что создавалось впечатление, будто она не имела желания играть свою партию в игре, именуемой жизнью.