Это вечное недоразумение с подвязками продолжалось, пока ребенок не начинал носить длинные юбки или длинные штаны.
В этот торжественный день семья Бренгуэнов отправлялась в церковь по проезжей дороге, обходя садовую изгородь, чтобы не карабкаться через стену прямо в церковный двор. В такой день это не разрешалось родителями. Да и сами дети оказывались строгими блюстителями благопристойности, ревниво приглядывая друг за другом.
Действительно, после воскресной службы весь дом становился чем-то вроде святилища, в котором все дышало спокойствием и миром, озарявшим все своим светом, как лучезарная странная птица. В комнатах разрешалось только чтение, тихие рассказы друг другу и спокойные занятия, вроде рисования. На воле всякая игра должна была носить сдержанный характер. Если слышался шум, визг или выкрики, отец проявлял такое раздражение, поддерживаемый старшими детьми, что младшие тотчас же смирялись, испуганные возможностью отлучения.
Дети достаточно наблюдали сами за собой. Стоило Урсуле по своему тщеславию запеть, как Тереза кричала ей:
— Это не воскресная песня, наша Урсула.
— Ты ничего не понимаешь, — гордо отвечала ей Урсула. Тем не менее она смущалась, звук ее голоса слабел и замирал, не докончив песни.
Воскресенье было для нее очень дорого, хотя она и не отдавала себе в этом отчета; ей казалось, что в эти дни она находится в каком-то таком необычайном, неведомом месте, где душа ее может отдаться бесконечным грезам, не подвергаясь никакому нападению враждебных сил.
Тем не менее это не мешало Урсуле иногда в ссоре ударить Терезу по лицу даже и в воскресенье. Но это не считалось грехом, это было просто злым поступком. Не было грехом и то, что Билли потихоньку удирал из воскресной школы. За это он был просто дурной мальчик. Грех это было что-то безотносительное, вечное и постоянное, а дурное поведение и злые поступки были временными и относительными. Когда Билли, поймав где-то на лету слово «грешница», обозвал так Касси, все очень возмутились. Но за щенком-гончей, вертлявой и шкодливой собачонкой, крепко установилось прозвище «грешница».
Бренгуэны избегали практического приложения религии к обыденной жизни. В ней они искали не свода правил поведения на каждый день, а чего-то вечного, нерушимого и сверхъестественного.
Мать не разделяла этого стремления. Она вообще не желала знать ни о чем сверхчеловеческом и никогда не сочувствовала страсти Бренгуэна к мистическому.
В этом отношении Урсула была целиком на стороне отца. Подростком в тринадцать-четырнадцать лет она бывала глубоко раздражена равнодушием матери к религиозным вопросам. Какое дело было Анне Бренгуэн до Христа, бога и ангелов? Она была олицетворением кипучей ежедневной деятельности. Дети рождались один за другим, и она была средоточием всей мелочной деятельности семейного обихода. Инстинктивно она чувствовала большую досаду против мужа за его рабское служение церкви, за его смутное стремление преклоняться перед неведомым, незримым богом. С какой стати думать об этом непознаваемом боге, когда у человека на шее семья? Надо сначала справиться со всем тем, что составляет непосредственную часть его жизни, а затем уж заниматься поисками чего-то вне и выше ее. Но Урсула именно стремилась найти что-нибудь непохожее на обычную жизнь. Ее глубоко возмущали постоянные дети и домашнее хозяйство, ибо это носило в себе что-то низменное. Для нее Христос был символом иного мира, отличного от окружающего ее. Воскресная служба давала ей всегда толчок к новым размышлениям. Ее глубоко затронули слова евангелия: «Легче верблюду пройти через игольное ушко, нежели богатому человеку войти в царство небесное». Обычно эти слова толковались так, что под игольным ушком подразумевается маленькая калитка для пешеходов, сквозь которую большой верблюд со своим горбом и навьюченными на него тюками, конечно, не в силах протиснуться, но маленький, при условии некоторого риска, может пролезть, потому что, как говорили учителя воскресной школы, нельзя богатого человека совершенно лишить доступа в царство небесное.
Ей нравилось, что на Востоке люди так склонны к гиперболам; этим они завоевали ее сердце.
И тем не менее, в этих словах заключался смысл, которого не могло уничтожить ни разъяснение о калитке, ни какие-либо гиперболы. Этот смысл не терял своего значения. Как связать между собой игольное ушко, богатого человека и царство небесное? И какое игольное ушко здесь подразумевается, какая степень богатства, и какая награда в царстве небесном? Кто может разъяснить это все? Здесь кроется какая-то абсолютная истина, и все относительные толкования разъясняют ее только наполовину.