Но при всем том, что могла дать им такая страсть, кроме наибольшего ощущения своего Я, выделенного и противопоставленного остальному миру? С этим ощущением связано что-то печальное и ограниченное, так как душа человеческая в зените своего проявления нуждается в ощущении бесконечного, вечного и безграничного.
На следующий день, увидев, что он идет к ним, она пошла навстречу ему к церкви. Отец озабоченно поглядел на него, мать с опасением следила своим взглядом за ней. Но оба они оставались очень сдержанными и ничем не стремились им мешать.
Урсула и Скребенский, встретившись, направились прямо в церковь, им хотелось побыть одним. По сравнению с яркими лучами полуденного солнца, все залившего снаружи, сумрак, царивший в церкви, казался еще гуще и тусклее, оттеняя с особой силой голубые и красные переливы раскрашенных окон.
— Какое великолепное место для свиданий, — сказал он сдержанным голосом, оглядевшись вокруг.
Она поглядела на хорошо знакомую ей обстановку. Сумрак и тишина вызывали в ней чувство холода. Но глаза ее вспыхнули и загорелись. Здесь она могла проявить себя целиком в своем неукротимом женском существе, раскрыться огненным цветком среди этого сумрака, дышавшего большей страстностью, нежели свет.
Минуту они постояли отдельно, затем одновременно устремились друг к другу, объятые неудержимым влечением к близости. Она обняла его своими руками и прильнула к нему; она всем существом ощущала на себе его молодое, упругое тело. Это ощущение было так прекрасно и мучительно, оно подчиняло ее целиком своей власти и отнимало последнюю волю. Она дотянулась до его рта и, прильнув к нему губами, упивалась его поцелуем, вбирая его в себя все глубже и глубже.
Это было так хорошо, так невыразимо прекрасно! Ей казалось, что она вся полна этим поцелуем, что она поглотила в себя могучие, пылающие лучи солнца. И дойдя до ее сердца, они зажгли всю ее ярким пламенем, и пронизали светом — всю. Она откинулась и не отрываясь глядела на него, радостная, сияющая, разгоревшаяся, трепещущая переливами внутреннего огня, как легкое прозрачное облачко, пронизанное лучами солнца.
Для него было нестерпимо горько смотреть на ее радость и лучезарность. Ничего не подозревая, она улыбалась ему, исполненная восхищения, уверенная, что и он полон такого же счастья и радости. Как светлый ангел, вышла она под руку с ним из церкви, и ей казалось, что она как поток лучей разливается по цветам, устилающим ее путь.
Он шел рядом с ней, чувствуя тоску в сердце и неудовлетворенность в теле. Неужели она думает так легко достичь над ним победы? Не восторг владел его душой, а только страдание и смутный гнев.
Была середина лета, и сенокос был во всем разгаре. В субботу должны были покончить с уборкой сена, и в субботу же Скребенский должен был уехать. Он не мог больше оставаться здесь.
Приняв решение уехать, он стал с ней чрезвычайно ласковым и целовал ее особенно нежно; его близость приобрела такой мягкий и вкрадчивый оттенок, что они оба были опьянены ею.
Накануне своего отъезда он встретил ее по окончании занятий в школе, и они направились в город пить чай. Потом он взял автомобиль, чтобы отвезти ее домой.
От одной мысли о поездке в автомобиле она пришла в сильнейшее возбуждение. Он сам гордился этой последней затеей. Урсула, услышав от него об этой поездке, вся вспыхнула и загорелась, находя в этом особую романтичность. Сидя с гордо поднятой головой, она напоминала молодую, горячую лошадь, с диким восторгом вбирающую ноздрями воздух.
Автомобиль круто завернул за угол, и Урсула качнулась к Скребенскому. Это прикосновение дало ей особенно ясное ощущение его присутствия. Быстрым, бессознательным движением она отыскала его руку и ухватилась за нее так крепко и тесно, как хватаются маленькие дети.
Ветер дул ей в лицо, колеса быстро шуршали по грязи, отбрасывая брызги в сторону, кругом мелькали темно-зеленые луга, покрытые местами свежим серебристым сеном, и группы деревьев под небом, сверкающим золотом заката.
Взволнованная, она крепко сжимала его руку. Они ехали молча, с открытыми, сияющими лицами.
Время от времени толчки автомобиля наклоняли ее к нему, и они оба ждали этого движения, объединяющего их, продолжая молча глядеть по сторонам.
Знакомая местность быстро мелькала перед глазами. Теперь она ей представлялась какой-то волшебной страной. Вдали показался Хемлок-Стон на холме, заросшем травой. Странным и уединенным выглядел он в сумерках влажного летнего вечера, как будто он тоже находился под чьими-то чарами. Кругом между деревьями летали грачи.
О, если бы она могла выйти вместе со Скребенским и направиться в эту заколдованную страну, где нога человеческая еще не ступала! Там они сами превратились бы в зачарованных людей, сбросив свою тупую, обыденную оболочку. Как хорошо было бы идти там по тропинке под искристым, переливчатым небом, где пестрым дождем носились птицы. Как чудесно было ступать по влажным, свежескошенным рядам сена, вдыхая аромат раннего вечера, проходить лесом, где сладкий запах жимолости смешивается с резким холодком воздуха, и с задетой ветки потоком сыплются свежие, милые капли росы на лицо.
Но она сидела с ним здесь, в автомобиле, прижавшись к нему, и ветер пробегал по ее поднятому вверх взволнованному лицу, развевая пряди волос. Он повернулся и поглядел на нее, на ее чистое, точно изваянное лицо, на эти пряди, тихо шевелившиеся под дыханием ветра, на ее прекрасный, тонкий, приподнятый нос. Тонкие очертания ее неподвижной фигуры, нетронутость, сквозившая во всем ее существе, вызывали в нем чувство острого страдания. Он рад был бы убить себя и бросить труп к ее ногам. Еще мучительнее было для него сознавать, что его желание, замыкаясь в себе, толкает его на внутреннюю измену.
Она быстро взглянула на него. Казалось, он склонялся перед ней, тянулся к ней, трепетал от нетерпения, сжимая брови. Но при виде ее сияющего лица и блестящих глаз, лицо его переменилось и навстречу ей зазвучал прежний беспечный смех. В восхищении она сжала его руку, он не шевельнулся. Внезапно она наклонила голову и, поднеся его руку ко рту, поцеловала ее в красивом порыве уважения. Кровь загорелась в нем огнем. И все же он продолжал сидеть тихо, не ответив ни единым движением. Это ее удивило. Они уже подъезжали к Кёссей. Скребенский должен был оставить ее и уехать. Но сегодня все было таким волшебным, кубок ее был полон такого крепкого вина, и глаза ее беспрерывно продолжали светиться.
Он хлопнул шофера по плечу и сказал несколько слов. Автомобиль остановился под тисовыми деревьями. Она подала ему руку и попрощалась наивно, коротко и просто, как школьница.
Долго глядела она ему вслед с сияющими глазами. Его отъезд как таковой, не имел для нее сейчас никакого значения, до такой степени она была охвачена ярким восторгом. Она не чувствовала отсутствия Скребенского, потому что, будучи переполнена светом, исходившим от него, не могла этого чувствовать. Просветленная, радостная, как могла она сознавать, что его ей не хватает?
В спальне, изнемогая от полноты душевной, она подняла руки вверх. Она чувствовала себя преображенной, обновленной, переполненной до краев. Ей хотелось броситься в море яркой радости, разлитой во всем воздухе, чтобы слиться с ним в одно.
На следующий день она уже поняла, что его нет. Ее восторг тихо угас, но в памяти своей она сохранила всю красоту его образа. Он был слишком живым, чтобы исчезнуть совсем и оставил в ее душе желание найти его снова. Душа обогатилась и замкнулась в себе.
Она не допускала никого к этому. Гордясь этими днями, она вместе с тем была слишком чувствительна к своей новой жизни. Никто не имеет права касаться ее души. Оставаясь в одиночестве, она чувствовала себя лучше. Для нее было радостью бродить по тропинкам, не расставаясь ни на минуту со всем пережитым, и наслаждаться своим богатством вдали от посторонних глаз.