Вскоре Урсула начала бояться его, а в глубине души появилось настоящее чувство ненависти, потому что она презирала его, хотя он и был ее повелителем. Ненависть все усиливалась. Все остальные учителя также ненавидели его и всячески раздували это. Он повелевал ими и детьми, он был центром власти и авторитета. Казалось, у него было одно стремление, одна цель в жизни — неограниченная власть над школой. Учителя были для него такими же подвластными существами, как и ученики. За одно то, что они могли иметь какой-то авторитет, он испытывал к ним бессознательную ненависть.
Урсула не могла заставить себя относиться к нему хорошо. С самого первого дня она была восстановлена против него и его дочери. Она подружилась с учительницей третьего отделения, Мегги Шофильд. Мисс Шофильд было около двадцати лет, это была дружелюбная девушка, державшаяся в стороне от остальных учителей. Она была почти красива, задумчива и, казалось, жила в другом, более ласковом мире.
На вторую неделю пребывания Урсула решила обедать в комнате мисс Шофильд. Классная комната третьего отделения находилась отдельно; по обеим сторонам ее были окна, выходившие во двор. Подобное убежище было истинным отдыхом среди школьного хаоса. На окнах стояли горшки с хризантемами, ветки осенних листьев, кувшин с ягодами; на стенах висели картины, репродукции Греза и Рейнолдса; такая обстановка доставляла Урсуле радость, так как в ней чувствовался отпечаток чего-то личного и индивидуального, находившего в душе живой отзвук.
Был понедельник. За неделю пребывания в школе она привыкла к окружающей обстановке, оставаясь внутри такой же чуждой ей. Она ждала обеда вместе с Мегги, это всегда бывало самым приятным впечатлением дня.
В обеденный перерыв ее дети шумно выкатились из класса. До сих пор она не представляла себе, какую ошибку она делает своей поверхностной терпимостью, добротой и предоставлением всего на волю судьбы. Дети ушли, она освободилась, только этого ей и надо было. Она поспешила в учительскую комнату. Мистер Брент, сидевший на углу стола за своим рисовым пудингом, пристально поглядел на нее несколько минут.
— Если бы я был на вашем месте, мисс Бренгуэн, — начал он грозным голосом, — я бы подтянул свой класс.
Урсула испугалась.
— Вы думаете? — сказала она любезным голосом, чувствуя ужас. — Разве я недостаточно строга?
— Потому что, — продолжал он дальше, не обращая на нее ни малейшего внимания, — если вы их не возьмете в ежовые рукавицы, то они сядут вам на голову. Они будут всячески унижать вас и издеваться над вами, пока Гарби не воспользуется случаем, — тем дело и кончится. Следующие шесть недель вам уже не придется быть здесь, — тут он набил себе рот картошкой, — если вы не возьмете их в ежовые рукавицы.
— Да, но… — тут Урсула оборвала речь, взволнованная, раздосадованная и жестоко напуганная.
— Гарби и не подумает помогать вам. К этому он собственно и клонит — он пустит дело на самотек и будет поглядывать, как ваше учение катится под гору, пока вы сами не вымететесь, если только он не выметет вас раньше. Меня-то это вообще ни с какой стороны не касается, и я говорю это только потому, что после вас останется класс, с которым, я надеюсь, мне не придется возиться.
В голосе этого человека она чувствовала ясное обвинение и осуждение. Но все-таки школа еще не успела стать для нее определенной реальностью. Все это существовало в действительности, но без всякой внутренней связи с ней. Она не хотела соглашаться со взглядом мистера Брента. Она не желала придавать ему должного значения.
— Разве это так ужасно? — спросила она, почти дрожа, но пытаясь выразить легкое снисхождение и показать, что это ей безразлично.
— Ужасно? — сказал мужчина, углубившись в свой картофель. — Об ужасном я не говорю.
— Я теперь буду бояться, — сказала Урсула. — Дети мне кажутся такими…
— Что? — спросила мисс Гарби, входившая в эту минуту.
— Видите ли, — сказала Урсула, — мистер Брент говорит, что мне надо взять свой класс в ежовые рукавицы, — и она неловко засмеялась.
— О, вам необходимо сохранить в классе порядок, если вы желаете учить детей, — возвестила мисс Гарби суровым, надменным тоном.
Урсула промолчала. Она чувствовала, что она в их глазах не имеет никакой цены.
— Правильнее сказать, если вы хотите иметь возможность существовать, — поправил мистер Брент.
— А на что вы нужны, если вы не умеете соблюдать порядок? — спросила мисс Гарби.
— И этого вы должны добиваться своими собственными силами, — тут голос мистера Брента перешел в пророческий вопль, — потому что никто вам не окажет помощи.
— Ну, конечно, — сказала мисс Гарби, — некоторым помочь невозможно. — И она быстро вышла.
Враждебность их отношений была ужасна. Урсуле хотелось уйти, сбежать, но не объясняться.
Вошла мисс Шофильд, взяла свое разогретое кушанье и ушла вместе с Урсулой в свой класс.
— Как у вас тут хорошо, — заметила Урсула, — совсем не похоже на все остальное.
Она тут же испугалась своих слов. Влияние школы начинало сказываться.
— Большой класс! — сказала мисс Шофильд. — Да ведь это же несчастье заниматься там!
Она говорила с большой горечью. Она также находилась в унизительном положении старшей служанки, ненавидимой хозяином сверху и своим классом снизу. Она знала, что каждую минуту может подвергнуться нападению одной из сторон, или сразу обеих, потому что начальство станет слушать жалобы родителей и, объединившись, нападет вместе с ними на представителя власти, на учителя.
За едой девушки разговорились о себе. Урсула рассказала о своей школе, о своих экзаменах. В этом жалком месте она чувствовала себя такой несчастной. Мисс Шофильд внимательно слушала ее с мрачным выражением на красивом лице.
— Неужели вы не могли найти место получше? — спросила она наконец.
— Я не знала, каково здесь, — ответила Урсула.
— Ах! — воскликнула мисс Шофильд и резко отвернулась.
— Здесь действительно ужасно? — спросила Урсула с легким страхом.
— Здесь, — сказала мисс Шофильд с особой горечью, — здесь ненавистное место.
Сердце Урсулы упало.
— Все дело в мистере Гарби, — продолжала Мегги. — Я думаю, я не в состоянии была бы вернуться в большую комнату, — голос мистера Брента и мистера Гарби — ах!
Лицо ее исказилось гримасой горечи. Некоторые вещи были для нее невыносимы.
— Неужели мистер Гарби так ужасен на самом деле? — спросила Урсула, проникаясь страхом.
— Он сварливый буян, — ответила мисс Шофильд с глубоким презрением в голосе. — Он совсем не плох, пока вы с ним соглашаетесь, обращаетесь за его помощью и делаете все по его указанию, — но это так подло! Приходится бороться на обе стороны, а это неотесанное дубье…
Она оборвала свою речь, слишком горько было у нее на душе. Было видно по ее лицу, что она полна негодования. Урсула с болью ждала ответа на свой вопрос.
— Но почему получается все так ужасно? — спросила она беспомощно.
— Иного выхода нет, — сказала мисс Шофильд. — С одной стороны он сам против вас, с другой — он натравливает на вас детей. Дети ужасны. Вы непрестанно должны их заставлять что-то делать. Все идет насильственным путем и через вас. Все, что они учат, вы должны им вбивать насильно — иного пути нет.