Как учительница, она должна была заставить их, как школьников, слушаться. К этому она теперь стремилась, отбрасывая все остальное в сторону. С тех пор, как в нее швыряли камнями, она стала к детям суровой и бесчувственной, временами испытывая желание отомстить им за это. После такого унижения она не желала проявлять себя по отношению к ним, как личность, быть с ними естественной и доступной. Ей нужно было только одно — утвердить свое господство, закрепить за собой положение учительницы. И за это она принялась с упорством. Она решила сражаться и покорить.
Теперь она знала всех своих врагов в классе. Самым ненавистным для нее был Вилльямс. Это был ребенок, близкий к умственно отсталым детям, но недостаточно дурной, чтобы оказаться окончательно среди них. Он читал очень бегло и обладал быстрой сообразительностью. Но тихо сидеть он не мог, на впечатлительную девушку он производил болезненное и почти отталкивающее впечатление, как хитрый, лишенный красок выродок. Раз в припадке бешенства он кинул в нее чернильницей, несколько раз убегал из класса домой. Он хорошо был известен своими проделками.
Когда-то она отняла у одного из ребят гибкую палку и решила употребить ее при случае. Несколько дней спустя, за уроком сочинения она спросила Вилльямса:
— Зачем ты посадил эту кляксу?
— Извините, мисс, она упала с моего пера, — прохныкал он дразнящим голосом, который великолепно ему удавался.
Мальчики давились со смеху. Вилльямс был великолепным актером и мог очень тонко воздействовать на слушателей. Особенно умел он увлекать за собою детей, когда дело шло о насмешке над учителем или вообще какой-нибудь властью, которой он не боялся. У него было своеобразное чутье на этот счет.
— Тебе придется остаться и докончить другую страницу сочинения, — сказала учительница.
Это противоречило ее обычным понятиям о справедливости, и мальчик отнесся к этому заявлению насмешливо. В двенадцать часов она поймала его, когда он собирался выскользнуть.
— Сядь, Вилльямс, — сказала она.
Они оба сели. Он против нее, на задней скамье, посматривая на нее ежеминутно беглым взглядом.
— Разрешите, мисс, мне уйти, у меня есть поручение, — попросил он наглым голосом.
— Принеси свою тетрадку, — сказала Урсула.
Мальчик пошел за тетрадью и, возвращаясь, беспечно трепал ее по столам. К прежним страницам не прибавилось ни одной строчки.
— Ступай назад и напиши то, что следует, — сказала ему Урсула, и сев у своего стола, пыталась заняться проверкой тетрадей.
Она вся дрожала от волнения. И мальчик целый час просидел на своем месте, кривляясь и гримасничая. К концу срока он написал пять строчек.
— Сейчас уже некогда, — сказала Урсула, — но ты закончишь эту работу сегодня после уроков.
Мальчик пошел на свое место, выделывая самые развязные движения ногами.
Наступили послеобеденные уроки. Вилльямс поглядывал на Урсулу, а она чувствовала, как в ней усиливается напряжение, в ожидании предстоящей битвы. Она усиленно наблюдала за ним.
На уроке географии, пока она водила указкой по карте, мальчик все время прятал свою белесую голову под стол и тем привлекал к себе внимание остальных школьников.
— Вилльямс, — сказала она, собравшись с духом; для нее было очень рискованно говорить с ним сейчас, — что ты там делаешь?
Он поднял свое лицо, с глазами, обведенными кругами, и посмотрел на нее с полуулыбкой. Во всем его поведении было что-то ужасно бесстыдное. Урсула затрепетала.
— Ничего, — ответил он, предвкушая победу.
— Что ты делаешь? — повторила она, чувствуя, что задыхается от сердцебиения.
— Ничего, — ответил он наглым, умышленно комичным шепотом.
— Если мне придется еще раз сделать тебе замечание, я тебя пошлю к мистеру Гарби.
Это было бы козырем в руках мистера Гарби. Он был таким назойливым и вместе с тем неуловимым, так вопил, когда его наказывали, что в мистере Гарби вспыхивала гораздо большая ненависть к учителю, пославшему этого мальчишку, нежели к самому проказнику. Один вид его действовал на него болезненно. Вилльямсу это было хорошо известно. И он достаточно красноречиво состроил гримасу.
Урсула вернулась к карте, чтобы продолжать урок географии. Но в классе начался беспорядок. Поведение Вилльямса начало понемногу заражать всех. Она услышала позади себя шум схватки и внутренне содрогнулась. Если они все обратятся против нее, она будет побеждена.
— Пожалуйста, мисс, — послышался отчаянный призыв сзади.
Она обернулась. Один из тех учеников, которых она любила, выглядел достаточно плачевно в своем помятом и изломанном бумажном воротничке. Она ясно понимала, что жалоба была притворная.
— Ступай к доске, Райт, — сказала она, вся дрожа.
Пухлый мальчуган, не плохой, но довольно упрямый, медленно потащился к доске. Она продолжала урок, определенно видя, что Вилльямс делает гримасы Райту, а Райт отвечает ему тем же за ее спиной. Ей стало страшно. Она повернулась к карте и почувствовала, что теряет силы.
— Простите, мисс, Вилльямс… — раздался крик и мальчик на задней скамье встал с наморщенным от боли лбом и полунасмешливой, полузлобной по адресу Вилльямса гримасой. — Извините, мисс, он меня ущипнул! — И он отчаянно стал тереть свою ногу.
— Иди сюда, Вилльямс, — позвала она.
Мальчик с хищным лицом не шевельнулся, продолжая сохранять неизменную улыбку на бледном бесцветном лице.
— Слышишь, встань сюда! — повторила она спокойным, решительным голосом.
— Не пойду! — закричал он злобным голосом, с искаженным лицом.
Что-то оборвалось в душе Урсулы. Ее глаза и лицо застыли в упорном выражении, и она пошла по рядам скамей к нему. Мальчик съежился, поглядывая на нее упорным, сверкающим взглядом. Она подошла, схватила его за руку и потащила. Он крепко уцепился за скамью. Между ними завязалась борьба. Как-то незаметно для себя она стала спокойной и быстрой в своих движениях. Разжав его руки, она потащила его дальше к своему столу, а он брыкался и отбивался толчками. Много раз он успел ударить ее и по дороге неизменно старался ухватиться за попадавшиеся скамейки. Весь класс поднялся на ноги от волнения. Она видела все это, но не промолвила ни слова.
Она сознавала, что если она выпустит мальчишку, то он бросится в дверь. Один раз он уже убежал домой из класса таким образом. Схватив свою трость со стола, она ударила его. Он отчаянно отбивался, беспрерывно толкая ее. Она видела совсем близко его побледневшее лицо и бесцветные рыбьи глаза, смотревшие на нее с выражением жестокой ненависти и отчаянного страха. Она сама так ненавидела его в эти минуты, это отвратительное, корчащееся существо, бывшее так близко от нее. Боясь, что он может одолеть ее, но с почти спокойною совестью, она наносила ему удар за ударом, в то Время, как он продолжал отчаянно сопротивляться, издавая несвязные звуки и яростно толкал ее. Одной рукой она его держала, другой осыпала ударами. Он извивался в безумных корчах. Но боль от ударов ослабила его злобное, трусливое сопротивление, пока с протяжным воем он не опустился на пол. Но как только она его выпустила из рук, он отчаянно набросился на нее, стиснув зубы и сверкая глазами. На минуту ее охватил безграничный ужас при виде этого дикого звереныша. Но она снова крепко схватила его и продолжала наказание. Сначала он всячески извивался и корчился, ухитряясь толкнуть и ударить ее, но, наконец, боль победила его, и с жестоким воем он упал на пол, как побитое животное.
К концу события в комнату ворвался мистер Гарби.
— В чем дело? — заревел он.
Урсула чувствовала, как в ней все ломается.
— Я высекла его, — сказала она, тяжело дыша и с трудом выговаривая слова.
Старший учитель в порыве бешенства не знал, что делать. Она поглядела на корчившуюся, воющую фигуру на полу.
— Поднимайся, — сказала она.
Мальчик отполз от нее. Она шагнула. Приход старшего учителя был для нее минутным впечатлением, она уже не чувствовала больше его присутствия.