— Должностное? Кто же это мог бы быть? — бормотала старая леди с недоумением, задумчиво складывая руки на своем круглом животе.
Ее два сына продолжали придумывать шарады дальше, на что она только говорила «Ах» и «Ох». Пастор был изумительно изобретателен, да и дядя Фред имел определенные навыки.
— Вот уж поистине крепкий орешек, — сказала старая леди, когда все они на чем-то застряли.
Тем временем Люсиль сидела в углу, заткнув уши, притворяясь, что читает. А Иветт нервно рисовала, громко и раздраженно напевая, чтобы заглушить голоса играющих. Рука тетушки Сисси каждую минуту тянулась к шоколаду и ее челюсти работали без перерыва. Она жила только на шоколаде. Сидя в отдалении и просматривая местный журнал, она засовывала в рот кусочек за кусочком. Затем она подняла голову и увидела, что настало время принести Мамуле чашку травяного отвара. Когда она вышла, Иветт в нервном возбуждении открыла окно. Комната никогда не проветривалась и девушке казалось, что в комнате постоянно стоит затхлый запах. Запах Бабули. А Бабуля, которая обычно была туга на ухо, слышала, как ласка, когда хотела.
— Ты открыла окно, Иветт? Я думаю, ты должна считаться с тем, что в комнате есть люди, которые старше тебя.
— Здесь душно. Невыносимо.
— Неудивительно, что все мы вечно больны. Я уверена, что комната достаточно велика и камин горит хорошо, — старая леди слегка вздрогнула. — А сквозняк сведет нас всех в могилу.
— Это никакой не сквозняк, — прорычала Иветт, — а струя свежего воздуха!
Старая леди вздрогнула снова, и сказала:
— В самом деле!
Пастор молча проследовал к окну и резким движением закрыл его. Он старался не смотреть на дочь. Ему не хотелось расстраивать ее. Но она не должна была об этом догадываться.
Отгадывание шарад, придуманных будто самим Сатаной, продолжалось до тех пор, пока Бабуля не приняла свой отвар и не собралась идти спать. Затем последовала церемония прощания на ночь. Все встали. Девушки, за которыми следовала тетушка Сисси со свечой, подошли за поцелуем слепой старухи, в то время как пастор ограничился пожатием руки. Было еще только девять часов, но старенькой Бабуле необходимо было ложиться спать пораньше, а когда она ложилась в постель, она не могла заснуть, пока не ляжет тетушка Сисси. «Видишь ли, — говорила Бабуля, — я никогда не спала одна. Целых пятьдесят четыре года я никогда не засыпала ночью без того, чтобы ваш папуля не обнял меня. И когда он умер, я пыталась спать одна, но как только глаза мои закрывались, мое сердце почти выпрыгивало из груди. Я лежала и дрожала. И можете думать обо мне, что хотите, но это было чудовищное испытание после пятидесяти четырех лет счастливой супружеской жизни. Мне следовало бы молиться о том, чтобы Всевышний призвал меня первой, но папуля, ох нет… Я думаю, что он не смог бы этого выдержать».
И тетушка Сисси спала с Мамулей и ненавидела ее. Она становилась все пасмурнее и мрачнее. Обстановка в доме накалялась. А затем тетушке Сисси понадобилась операция.
На следующий день Мамуля, как всегда, поднялась ближе к полудню, и во время ленча она председательствовала, сидя в кресле, с выступающим животом, с красноватым обвисшим лицом, носившим оттенок ужасающего величия, и невидящим остановившимся взглядом выцветших голубых глаз из-под серых кустистых бровей. Ее седые волосы неряшливо выбивались из-под чепчика, усиливая общее ощущение неопрятности.
Но пастор, как бы не замечая этого, весело бросал ей свои плоские шуточки, а она притворялась, что их не одобряет. На самом деле она была очень довольна собой. В старческом ожирении, она жадно ела, и, отрыгивая воздух из желудка, прижимала рукой горло, словно пытаясь предотвратить физически трещину в непомерном, немыслимом самодовольстве.
Больше всего девушки возражали против того, что когда они приводили в дом своих друзей, Бабуля была тут как тут. Как отвратительный старый идол из бесформенной плоти, поглощающий все внимание.
В доме была только одна комната для всех, и там всегда сидела старая леди с тетушкой Сисси, осуществлявшей за ней неусыпный контроль. Всех надо было сначала представить Бабуле. Она рада была быть в центре внимания. Она любила компанию. Она должна была знать, кто они такие, откуда они; все подробности их жизни. И затем, когда все узнавала, она готова была поддерживать разговор. Ничто так не раздражало девушек. Разве не замечательная старая миссис Сэйвел! Она так живо интересуется всем на свете и это почти в 90 лет! «Да… Можно подумать, что она интересуется делами других людей,» — сказала Иветт; и тут же почувствовала себя виноватой. В конце концов это замечательно, иметь столь ясный ум в таком возрасте! Бабуля ведь никогда никому не причинила вреда, разве что кому-нибудь перешла дорогу.
Но, наверное, это ужасно, ненавидеть кого-либо только потому, что он стар и стоит поперек дороги.
Иветт немедленно раскаялась и стала лапочкой. Бабуля все глубже вдавалась в воспоминания, рассказывая о тех временах, когда она была девочкой в маленьком городке Бэкемшире. Она говорила и говорила и была так увлечена. Нет, все-таки она замечательная.
В полдень пришли Лотти, Элла и Боб Фрэмлей с Лео Верелом.
— О, входите! — и они все двинулись в гостиную, где Бабуля в традиционном белом чепце восседала у камина.
— Бабуля, это мистер Верел.
— Мистер, как ты сказала? Вы должны меня извинить, но я слегка глуховата. — Она протянула руку застенчивому молодому человеку, пристально уставившись на него незрячими глазами.
— Вы случайно не из наших мест? — спросила она его.
— Из Димингтона, — прокричал он.
— Мы хотели поехать завтра на пикник, в Бонсэл Хэд, на машине Лео. Мы могли бы уместиться, — сказала Элла тихим голосом.
— Вы сказали Бонсэл Хэд? — спросила Бабуля.
— Да!
Последовала пауза.
— Вы сказали, что собираетесь поехать на машине?
— Да, в машине мистера Верела.
— Я надеюсь, он хороший водитель? Там очень опасная дорога.
— Он очень хороший водитель.
— Не очень хороший водитель?
— Да, очень хороший.
— Если вы поедете в Бонсэл Хэд, то я хотела бы послать весточку леди Лоус.
Бабуля всегда липла к этой жалкой леди Лоус, когда они были в одной компании.
— Ох, но мы туда не поедем! — закричала Иветт.
— Куда вы поедете? — спросила Бабуля. — Вы должны ехать через Хинор.
Все сидели, как выразился Боб, словно фаршированные утки, нетерпеливо ерзая на стульях. Вошла тетушка Сисси, а затем служанка с чаем. К чаю были поданы всегдашние деревянные кусочки купленного пирога. Затем появилась тарелочка с маленькими свежими пирожными. И в самом деле, тетушка Сисси посылала за ними в пекарню…
— Мамуля, чай!
Старая леди грузно оперлась на ручки кресла. Все поднялись и стояли, пока она медленно переходила с помощью тетушки Сисси к своему месту за столом.
Во время чаепития Люсиль вернулась из города после работы. Она выглядела совершенно измученной, с темными синяками под глазами. Она издала радостный вопль, увидев всю компанию.
Когда шум голосов стал стихать и натянутая атмосфера восстановилась, Бабуля сказала:
— Ты никогда не говорила мне о мистере Вереле, не так ли, Люсиль?
— Я не помню, — сказала Люсиль.
— Ты не могла не помнить, а имя это мне незнакомо.
Иветт рассеянно взяла с теперь почти уже пустой тарелки очередное пирожное. Тетушка Сисси, которую буквально сводили с ума своенравные и необдуманные поступки Иветт, в данный момент почувствовала поднимающуюся в душе зеленую волну ярости.
Она взяла свою тарелку с единственным пирожным, которое она себе позволила и с ехидно подчеркнутой вежливостью предложила его Иветт.
— Не съешь ли ты заодно и мое?
— О, спасибо, — сказала Иветт, уставившись на нее с сердитым вызовом и все с тем же беззаботным выражением лица положила пирожное на свою тарелку. Тетушка Сисси с запоздавшим сожалением заметила:
— Если, конечно, ты уверена, что действительно его хочешь.
Теперь на тарелке Иветт лежало два пирожных. Люсиль побелела, как полотно, склонившись над чашкой чая. Тетушка Сисси сидела с видом ядовитого смирения.