Первоначальная пассивность канавщиков объяснялась простой силой привычки. Прошибы на канаве часто случались и раньше. Расплачивались за это рабочие, причем зачастую те, кто не имел к прошибу никакого отношения. Это была система Гофмана. Он приходил на канаву молча и важно и, не обращая внимания на утекающий металл, тыкал пальцем в рабочих, которые первыми попадались ему на глаза, и коротко говорил: «рупь». Шедший за ним учетчик записывал фамилии. Спасаясь от штрафов, рабочие выработали свою систему. Завидев усатую физиономию заведующего, они незаметно исчезали, предоставляя металлу свободно разливаться по канаве.
Когда течь была остановлена, Иван обнаружил, что пиджак его валяется на куче мусора и по нему прошла не одна пара ног. Пострадал, впрочем, не один пиджак, но и рубаха, и лицо, и руки. Исполнять роль Гофмана в таком виде было просто невозможно. Да Иван не особенно и огорчался.
— Слава богу, обошлось, — удовлетворенно заговорил Афоня, поднимаясь вместе с Иваном к печам. Мастер болезненно переживал потерю каждой капли металла.
Иван остановился у колоды с водой, вытряс пиджак и принялся умываться. Афоня ждал.
— Тебе известно, что мы начинаем варить броневую сталь? — спросил Иван, утираясь носовым платком.
— Броневую так броневую, не впервой, — не задумываясь, ответил Афоня.
— Что не впервой? Ты не юли, я с тобой серьезно говорю.
— А я что? — испуганно воскликнул Афоня, склоняя набок птичью головку и удивленно глядя на железные, заваленные пылью переплетения крыши. — Какую нужно, такую и сварим, если есть на это революционный приказ.
— Приказ есть. У меня телеграмма от Ленина.
— Ишь ты, от Ленина, — недоверчиво протянул Афоня. — Ты что ж, знаком с ним?
— Товарищ Ленин обращается ко всем рабочим.
— Раз так, то и толковать нечего, со следующей плавки и начнем.
Иван в упор смотрел на Афоню, но никак не мог поймать его взгляда. Афоня никогда не глядел в глаза собеседнику… Объяснялось это тем, что Афоня — человек чрезвычайно любопытный и однажды жестоко поплатился за это. Мастер Петух хвастал, что может сварить любую сталь. Кроме него, этого, дескать, никому не сделать, потому что только он владеет секретом. За это его и хозяева уважают. Рабочие догадывались, что никаких секретов нет, что просто Петух набивает себе цену. А Афоня, самозабвенно любивший свою горячую работу, во что бы то ни стало решил узнать, что мастер сыплет в металл. Делал это Петух осторожно, с таинственным видом. Подойдет к ковшу и бросает какой-то белый порошок. Без этого, утверждал он, нужная сталь ни за что не получится.
Один раз Афоня подоспел в тот самый момент, когда Петух вытаскивал из кармана бумажный пакетик. Металл несся по желобу и огненным водопадом срывался в ковш. Нестерпимый пронзительный свет резал глаза, и мастер не сразу увидел Афоню. Пакетик разорвался, и Афоне удалось подобрать щепотку порошка. Ему бы и уйти, тем более что на поверку порошок оказался простой известкой. Но любопытство одержало верх. И мастер заметил Афоню в то время, когда тот, вытянув шею, заглядывал в кулек.
— Ты что глазищи-то уставил, ровно рогатины? — заорал он и, быстро сунув руку в карман, бросил в глаза Афоне горсть мелкой махорочной трухи.
С тех пор прошло уже много лет, но в глаза Афоня не смотрел по-прежнему…
— Да ты знаешь, какая должна быть сталь? — спросил Иван.
— Откуда мне знать, французы хозяйничали, они и знали.
— Но ведь они варили здесь броневую. Ты тогда уже сталеваром был.
— Упругость в ней должна быть и крепость не в пример этой. — Афоня указал на заполненные изложницы.
— Решено. Готовь материалы для третьей печи. Чтоб было все, что надо. Начнем пробную плавку.
Глава третья
Вот тебе и рикошет!
Ковш с металлом похож на огромный горшок с топленым молоком. Афоня Шоров, потный, чумазый, возбужденно говорил:
— Вот и управились, Семеныч, без французов. Не грех и отдохнуть. Шел бы ты домой, теперь без тебя обойдемся. Утром прокатчики прокатают за милую душу.
Иван вышел на заводской двор. Разгоряченное тело охватила ночная прохлада. Слева в темноте черной глыбой возвышалась доменная печь. Возле горна суетились фигуры рабочих. Под ногами у них по узкому желобу ползла красная струйка шлака. Иван дошел до барака и остановился. Окно было освещено. «Зайду, все равно не уснуть».
В это время оттуда вышли двое и направились к прокатным станам. В одном Иван узнал заведующего мостокотельным цехом Зудова.