В большом зале первого этажа осела на пол известковая пыль. Широкие окна занесло сажей. Мутные отсветы лежали на стенах, затянутых паутиной.
— Здесь мы будем ставить спектакли, — сказал Миронов и смерил шагами зал. — Десять шагов в ширину. Здорово!
Поднялись на второй этаж. Александр Иванович по-хозяйски присматривался к дому. Шел не спеша. А Алексею не терпелось. Он все забегал вперед и первым открывал дверь, обитую черной клеенкой. В просторном кабинете у окна сидела женщина и тихо плакала. Она повернула голову, и в больших глазах ее отразился испуг.
— Что вы тут делаете? — спросил Александр Иванович.
Женщина поспешно встала, застенчиво улыбнулась и робко сказала:
— Я, право, не знаю, что вам ответить.
— Может быть, вас кто послал сюда? — Алексей подозрительно присматривался к женщине.
— Подожди, — оборвал его Александр Иванович.
— Меня зовут Мадлен, — вспыхнув, сказала женщина. — Я здесь работала много лет. И вот пришла снова. Никто меня не мог насильно послать.
— Не волнуйтесь, — сказал Александр Иванович. — Расскажите все по порядку.
— Боже мой, что же я могу рассказать? Разве я думала, что Гризон окажется негодяем? Правда, он никогда не был слишком гуманен. Он забрал с собой своих кроликов и забыл про меня. Меня даже не предупредили, когда отходит поезд.
— Значит, вы работали в лаборатории?
— Да, здесь была хорошая лаборатория. И я не знаю, для чего нужно было ее разрушать? — Она показала на голые стены. — Никто не может пожаловаться, что я плохо работала. Когда выполнялись ответственные заказы, я просиживала здесь ночи. Посмотрите на мои руки. Они все изъедены реактивами. — Мадлен уткнулась лицом в скомканный платочек.
— Не плачьте, товарищ, — сказал Алексей. — Советская власть уважает рабочих людей и в обиду не даст.
— Но ведь у меня никого не осталось!
— Вы хотите работать? — спросил Александр Иванович.
— Боже мой, кто же не хочет работать? У меня нет денег. Ни одной копейки. Гризон не заплатил. Мне носят еду незнакомые женщины. Я даже не думала, что вокруг так много добрых людей.
Александр Иванович подошел к верстаку, оперся о край его кулаками.
— Я председатель Делового совета. С сегодняшнего дня будем считать вас заведующей лабораторией. Нужно будет достать хоть самое необходимое.
— Внизу в мастерской осталось старое оборудование. Мне нужно только помочь. Одной трудно.
— Пришлем в ваше распоряжение людей. А в помощники вам назначим вот… товарища. — Александр Иванович посмотрел на Марину. — Она тоже хочет работать.
Марина нисколько не удивилась, как будто все было решено заранее.
— Хорошо, я останусь, — сказала она и подошла к француженке.
— Но это не освобождает вас от работы в агитбригаде, — предупредил Миронов.
— Я так ждала хороших людей! — со слезами в голосе воскликнула Мадлен и вдруг порывисто обняла Марину. — Уверяю вас, вы очень скоро научитесь. У вас такой умный взгляд.
— Нужна будет помощь, обращайтесь в Деловой совет, — сказал Александр Иванович.
— Спасибо. Вы — добрый человек. Я рада, что встретила вас. Теперь я вас припоминаю. Жан Валерн защищал вас на суде. Это было так давно. Жан о вас много рассказывал. Я знаю, он бы не стал защищать плохого человека.
В глазах ее стояли слезы. Горячий румянец залил щеки. Александр Иванович тяжело сопел, повернувшись к окну, а когда вышли на улицу, как-то особенно тепло улыбнулся и сказал:
— Все одолеем, Ленька. Жизнь свое возьмет.
История Жана Валерна, которую до сих пор помнили на заводе, была такова.
Из всех цехов завода самым ненадежным администрация считала прокатный. Прокатчики были зачинщиками всех рабочих выступлений. В прокатке чаще всего появлялись листовки и прокламации. Репрессивные меры не помогали. Полиция догадывалась, что большевики выработали какую-то сложную систему конспирации, но на след напасть не могли.
Заведующий прокатным цехом низенький толстый Тольяр после неприятных разговоров в кабинете главного управителя бывал особенно груб и придирчив. Однажды он появился в цехе в самый разгар работы. Угорелые потные вальцовщики катали раскаленную заготовку. Подпрыгивая на валках, она сыпала искрами и излучала слепящий свет. На всем ее пути в пыльном воздухе переливалось знойное марево.
Французу показалось, что один из вальцовщиков двигается недостаточно быстро и может упустить горячую заготовку.