— У Куняевского пруда упадут, — предположил Сашка. — Надо утром сбегать туда, может, парашюты найдем.
У Лиды в глубине широко раскрытых глаз плыли изумрудные капельки.
— У тебя глаза горят, как у кошки. — Сашка потянулся к ней, обнял за шею и привлек к себе.
— Уже поздно, — прошептала Лида. — Иди домой, тебя мать искать будет.
— Ну да, а кто полезет на чердак трубу закрывать?
Говоря это, он, едва касаясь пальцами, гладил ей шею, потом совсем осмелел и прижался губами к ее волосам. Лида глубоко вздохнула и сразу же улыбнулась. Они все еще стояли у окна, хотя ракеты уже погасли и только было видно, как качаются под окном ветки сирени с высохшими несорванными цветами. Лида сказала:
— Помнишь, ты жалел, что я не мальчишка?
— Мало ли что. Да и когда это было.
— Совсем недавно. А как с тех пор все изменилось. Иногда мне кажется, что война идет уже целую вечность.
— Это потому, что наши отступают. А как начнут наступать, сразу другое дело будет.
— И ты тоже изменился.
Сашке нравился этот неторопливый разговор, ему казалось, что он будет бесконечно стоять вот так и трогать ее руки, гладить волосы, но Лида сказала:
— Пора, Саша.
— Подожди немножко. Видишь, — и Сашка стал разбивать кочережкой головешки, неторопливо сгребая их в кучу. — Угоришь еще ночью.
Лида засмеялась и взъерошила ему волосы:
— Завтра ведь опять встретимся…
Он нехотя нашарил сапоги и стал обуваться.
Глава шестая
Сашка вздрогнул от резкого стука. За окном — курносая возбужденная физиономия Вовки Фирсова, с затаенным страхом в черных круглых глазах.
— Немцы пришли!
Сашка рывком распахнул окно. Вовка, получивший удар рамой прямо в лоб, кубарем скатился с завалинки.
— Тише ты, несчастный.
— Где немцы? — сипло спросил Сашка, чувствуя, как по спине разливается неприятно-знобящая дрожь.
— На машине приехали, у школы стоят, — уже на бегу рассказывал Вовка. — Машина чудная, танк не танк — не поймешь.
У дома Лиды Сашка замедлил шаг, а потом и вовсе остановился. Теперь надо было как-то объяснить Вовке, чтобы не ждал его, шел один. Еще, чего доброго, подумает…
Но объяснять ничего не пришлось. Лида увидела их в окно.
— Вы что, в кино спешите? — крикнула она.
— Выходи, — сказал Сашка. И когда она вышла, сразу решил ошеломить: — Немцы в деревне!
— Вон оно что, — разочарованно протянула она. — Это не к спеху. Еще насмотришься.
У школы стоял серый вездеход с большим крестом на боку. Толпившиеся около него солдаты показались совсем не страшными. Даже наоборот. Только один был высокого роста, с толстым гладким лицом. Остальные какие-то тщедушные, с серыми лицами и настороженно бегающими глазами. Ребята с интересом приглядывались к знакомой по картинкам зеленой форме, а Сашка успел отметить и то, что пистолеты они носят на левой стороне и несколько спереди.
— Ты поговори с ними, — предложил Вовка, но, глянув в лицо товарища, тут же прикусил язык.
Немцы осматривали деревню, и один, в погонах с серебряной окантовкой, делал пометки на карте. Из ближних домов стали выходить осмелевшие женщины. Женские лица суровы и скорбны. У каждой на фронте муж или сын. Где они? Что с ними?
Бабка Агафья попыталась завести беседу с тем, у которого была карта.
— Ишь ты, сытый какой, видно, хорошо жрет.
Немец что-то заговорил быстро и отрывисто, указывая руками вдоль улицы.
— Спрашивает, сколько домов, — шепнул Сашка Лиде.
Они стояли плечом к плечу, крепко схватившись за руки. У Сашки изредка вздрагивали пальцы, и тогда Лида улыбалась ему ласково и ободряюще.
Бабка Агафья выслушала отрывистую речь немца и безнадежно махнула рукой:
— Ты как следует говори. А то заголготал ровно гусак. Разве я поспею тебя слушать?
В этом месте беседа была прервана самым неожиданным образом. За домом у Агафьи хором закричали гуси и послышались выстрелы. Старуха охнула и кинулась бежать.
— Господи, да ведь это они, разбойники, гусей моих губят, а я-то, старая дура…
Гуси выбежали на дорогу и понеслись вдоль улицы. Щуплый солдат с золотыми зубами улыбался и стрелял по ним из нагана.
— Тоже мне стрелок, — презрительно сказал Сашка. — С трех раз попасть не может.
— Все правильно, — сказала Лида.
Сашка взглянул на нее с изумлением. Он и раньше замечал за ней такое: сидит молчит, думает о чем-то, а потом скажет слово или стих какой, и сто лет будешь гадать, к чему это тут.