За все время пути они не сказали друг другу ни слова. Один раз летчик оглянулся и увидел, что пассажир сидит с закрытыми глазами, откинувшись на спинку сиденья. Лицо его было бледно и неподвижно.
Когда мотор начал давать перебои, летчик думал, что все еще обойдется, и не стал тревожить пассажира. С его старым самолетом такое случалось и раньше. И почти всегда в конце полета. Но вскоре выяснилось, что дело обстоит гораздо хуже. Внизу ничего не было видно, а тут еще фонарь стало заливать маслом. Судя по карте, они летели над сплошным лесным массивом. У летчика был парашют, но мысль о том, чтобы воспользоваться им, даже не пришла ему в голову.
— Мотор отказал, — доложил он в головной шлемофон.
— Ваше решение? — ледяным голосом спросил пассажир.
— Иду на посадку.
Пассажир больше ни о чем не спросил. А самолет падал в темноту, в неизвестность. Летчик думал о пассажире, и это придавало ему силы. У самой земли он сумел выровнять машину и увидел впереди стену леса, а перед самыми глазами тускло светилась широкая матовая полоса. Что это, смерть или спасение? Это было спасение. Густой камыш погасил скорость, и самолет, накренившись, остановился.
Очнувшись, летчик выбрался на крыло, которое возвышалось над водой, и схватился рукой за борт кабины. Пассажир сидел, уткнувшись головой в кожаные перчатки.
— Товарищ? — позвал летчик и посветил фонарем.
Пассажир поднял голову, и летчик увидел его крепко сжатые губы и глаза, замутненные болью. Но голос прозвучал холодно и властно:
— Вы не ранены?
— Нет, — виновато сказал летчик.
— Помогите мне выйти, у меня сломана нога.
К утру на берегу оврага нашли старый блиндаж. Летчик наломал еловых веток, набросал внутрь и на всякий случай замаскировал вход. Развести костер пассажир не разрешил. Он молча лежал в углу на прелом сене, вытянув забинтованную ногу. Летчик чувствовал себя виноватым и тоже молчал. При свете фонаря разглядывал карту, измерял расстояние.
— Ну? — спросил пассажир.
— До Москвы восемьдесят километров, до линии фронта — сорок.
Пассажир посмотрел на часы. Серый рассвет дымился над заснеженной поляной, и тишина была такая, что звенело в ушах.
— Слушайте приказ, — сказал пассажир. — Сейчас вы отправитесь через линию фронта. Вы должны дойти во что бы то ни стало. А потому не горячитесь и не лезьте на рожон. Ваша смерть может погубить очень многое. Постарайтесь попасть в штаб фронта.
Летчик зашевелился, — видимо, хотел что-то спросить.
— У вас не должно быть вопросов, — предупредил его пассажир. — Вам ничего не надо знать. Вы просто расскажете, что произошло. Решение примут без вас.
— Ясно, — кивнул летчик.
— И еще одно условие. Вы должны прилететь, приехать, наконец — приползти с теми, кого пошлют сюда. Посторонних я не подпущу.
Несколько минут длилось молчание. Пассажир, казалось, задремал.
— Мне можно идти? — спросил летчик.
— И последнее. — Пассажир приподнялся на локте и показал в темный, заваленный еловыми ветками угол. — Если меня не будет, да, да, именно это я и хотел сказать. Если меня не будет, — ищите там.
Летчик хотел встать, но пассажир крепко схватил его за плечо и притянул к себе.
— Не сдрейфишь? — и улыбнулся доброй ободряющей улыбкой.
— Нет. Клянусь жизнью! — с юношеским пылом воскликнул летчик.
— Только не жизнью, — засмеялся пассажир. Смех у него был мягкий, приятный, и лицо и глаза мгновенно преобразились. — Тогда идите.
Летчик все мешкал у входа. Ему страшно не хотелось оставлять этого человека в холодном блиндаже. Кто знает, что его здесь ждет?
— Может быть, вам папиросы оставить?
— Я не курю. Идите!
Танки двигались глухими лесными дорогами. Прокаленная морозом земля надежно держала их грузную тяжесть, и лишь временами в оврагах да балках приходилось преодолевать еще не окрепшие снежные наметы. Сплошной линии траншей в этом районе не было; противник «сидел» по деревням в опорных пунктах — в стыках между ними целую дивизию провести можно, — и капитан уже не сомневался в благополучном исходе дела. Недаром в штабе его считали самым «везучим».
Капитан Савелов не знал ни штурмбанфюрера Хартунга, ни его «теории», развитой на основе тезиса Клаузевица: военные планы, в которых есть место для неожиданностей, могут привести к катастрофе. Не зная ничего этого, капитан тем не менее сразу понял, когда танки на лесной просеке столкнулись с растянувшимся обозом, что случилось как раз то непредвиденное обстоятельство, чего в глубине души он боялся больше всего. Проскочить незамеченным уже не удастся. Он имел строгий приказ: встречи с противником не искать, в бой не ввязываться, отметок на карте не делать. В случае крайней нужды жертвовать машиной прикрытия.