Выбрать главу

Сашка, худой и нервный, не замечал, что творится вокруг. Пробираясь к колодцу за водой, он поминутно оглядывался и вздрагивал при каждом звуке. Его преследовало странное и непонятное чувство. Это было мучительное ежеминутное, с напряженным стуком крови в висках, ожидание чего-то необыкновенного.

Но ничего не происходило. Все было так, как было. Тускнел зимний день, к ночи разыгрывалась метель, а Сашка глухим переулком пробирался в угол больничного сада и садился на горелый пень, занесенный снегом. Рядом возвышался могильный холмик. Сашка бросал в снег шапку, и ледяной ветер студил его голову…

И все же морозным декабрьским днем произошло событие, которое многое переменило в Сашкиной судьбе.

Началась вторая половина декабря. Кто-то пустил слух, что наши придут на Николу — престольный праздник в Иванове. В тесном домишке у бабки Агафьи собрались богомольные старухи со всей деревни. Небольшие окна плотно завешены. В комнате жарко натоплено, душно, пахнет ладаном. В углу робко мигает зеленая лампадка. Тишина. Слышится лишь глухой шепот да шелест перебираемых четок. Все усердно молятся. Низко и часто кланяются, с серьезными лицами, со слезами на глазах просят Николу-угодника освободить от страшного фашистского супостата.

Снаружи в закрытые ставни трется назойливый ветер, пенными снежными всплесками летит на другой конец улицы, глухо стучит ледяной крупой по мерзлому брезенту машин. Машины стоят возле последнего дома. В кузовах зажигательные снаряды. Они предназначены для уничтожения деревни. Близится рассвет. Поджигателям пора начинать, но остывшие машины не хотят заводиться. Окоченевшие шоферы и тощий офицер с посиневшим лицом сгрудились перед жарко топящейся печью, поочередно суют в открытую дверцу затвердевшие носки сапог, шмыгают покрасневшими носами. Кажется, никакая сила не выгонит их на мороз.

Сзади машин мелькнула чья-то тень. Сашка остановился, прислушался. Где-то под Рузой отчетливо слышались очереди крупнокалиберных пулеметов. Сашка осторожно обошел машины. У первой впереди торчала заводная ручка. Он вынул ее без труда. У второй пришлось копаться в кабине. Звякнув, упал гаечный ключ.

— Тише ты, — шепнул Леонид, оглядываясь. Ребята замерли. Никого. Пошарив еще немного, Сашка вынул холодную ручку.

— На, держи.

Ребята спрятались за кузов, где не так дуло, огляделись и, прижимая к себе добычу, пропали в темноте.

— Посмотрим, как вы теперь уедете! — Ручки полетели далеко в сугроб. Постояв на дороге и послушав, как гремит за лесом и багровое зарево заливает небо, ребята побежали домой греться.

На рассвете поджигателей настигли конники Доватора. Где укрыться пешему на голом поле? Черный дым стлался над лесом, хмурилось зимнее небо, тускло и холодно, с коротким визгом сверкали клинки, и багровые пятна расплывались на истоптанном снегу.

Наступило утро николина дня.

Пригревшись на полатях, Сашка крепко уснул, во сне разговаривал и плакал и только в середине дня был разбужен шумом и громкими голосами. У печки хлопотала мать. Непривычно возбужденная, раскрасневшаяся от жара, она без умолку болтала, двигая огромными чугунами. Сашка понял, что, пока он спал, произошло что-то необычное. Накинув ватник, он выбежал на улицу и словно в другой мир попал. У каждого дома толпились веселые люди в родных серых шинелях. И Сашка заплакал от счастья.

У колодца возле колхозной конюшни казаки поили лошадей. Три танка стояли сзади школы, а в переулке поместилась походная кухня, и бойцы получали обед, подставляя начищенные котелки. Все это успел разглядеть Сашка, в какие-нибудь полчаса обежавший полдеревни. Он бессознательно улыбался каждому, кто ему встречался, в груди сделалось легко, все пережитое отодвинулось на задний план.

Около сельсовета ему встретился здоровенный казак в черной, как у Чапаева, бурке, с клинком в исцарапанных ножнах. Загребая, как добрый иноходец, кривыми ногами, казак нес брезентовое ведро с овсом. Увидев улыбающегося Сашку, крикнул:

— Что, парень, живем? — и смешно подмигнул.

— Живем! — ответил Сашка и сам удивился, как звонко прозвучал его голос. Здесь же он встретился с Леонидом Дунаевым и Вовкой Фирсовым. У Вовки радостно светились глаза, ему не стоялось на месте, тогда как Леонид был сосредоточен и хмур. Поздоровавшись, он сказал с озабоченным видом:

— Липатыча сейчас видели. Ходит по домам, где разместились командиры.

— Пьяный малость, — вставил Вовка.