Фирс Нилыч заметался по комнате, бормоча что-то непонятное.
— Если не верите, у Авдея Васильевича спросите. Ему еще ночью сообщили.
Но в это время Фирс Нилыч и сам вспомнил, что последние дни были какие-то странные. Полицейские дружески заговаривали с рабочими, шутили и даже покуривали вместе. А Авдей Васильевич, который больше полугода не заходил после неудачного сватовства, вдруг пришел и за обедом все подкидывал разные рискованные словечки. Тогда Фирс Нилыч не обратил на это внимания. Мало ли что придет на ум подвыпившему человеку.
«Что ж теперь будет?» — подумал Фирс Нилыч, но ответить не смог. Силы оставили его. Беспомощно упали большие руки. Отчетливо стали видны широкие плоские кисти, заросшие волосами.
— А насчет Лучинина не забудьте, дяденька Фирс. — Иван повернулся и затопал сапогами по половицам.
Авдей Васильевич Савелов слыл человеком образованным, с хорошими манерами и в каждом деле больше всего ценил порядок. Когда Фирс Нилыч расслабленной походкой, с растрепанной бородой пожаловал в дом Савелова, тот сидел за обеденным столом с белоснежной салфеткой за воротом.
— Авдей Васильевич, батюшка, что же это такое? Неужели правда? — прохрипел Глотов, опускаясь у двери на первый попавшийся стул.
Управляющий в это время отправил в рот половину яйца и, только перестав двигать челюстями, спокойно сказал:
— Будьте любезны, Фирс Нилыч, оставьте у Степана шубу и шапку и возвращайтесь разделить со мной одинокую трапезу.
Услышав этот спокойный голос, Фирс Нилыч почувствовал облегчение. «Видно, обманул, паршивец», — думал он, раздеваясь. В столовой он обстоятельно осмотрелся и увидел обычную обстановку: длинный стол с синим графином, два ряда мягких стульев, дубовый буфет, а вдоль стены, где не было никакой мебели, развесистую пальму и два стройных кипариса.
— Вот ваш прибор.
— Кусок в горло не лезет. — Однако к столу сел, хоть и не торопился приступать к еде. — Сколько раз я говорил, Авдей Василия, чтоб не держал ты на заводе разный сброд, — сердито начал Фирс Нилыч, с осуждением глядя на управляющего. — Не слушал. А теперь посмотри, что Ванька Краюхин делает. Какую хулу несет на самого государя. Будто бы бросил своих подданных, отрекся от престола.
— Да, отрекся, — сказал Савелов и поднял нож, как меч.
У Фирса Нилыча низко склонилась голова, словно он подставлял ее под этот меч. Сразу стало трудно дышать. Он долго молчал, не понимая, как после этих слов управляющий может спокойно продолжать обед.
— Как жить-то будем?
— Свято место пусто не бывает. — Савелов отодвинул тарелку и неожиданно с раздражением крикнул: — А вам-то что? Чего убиваетесь?
— Боюсь я, как бы эти варнаки не придумали чего худого, — признался Глотов. — Дом-то у меня деревянный, спалят в два счета.
— Спалят! — усмехнулся Савелов.
— Вот то-то и оно, — не понял Фирс Нилыч. — Уж ты не откажи мне, грешному, разреши привезти к тебе небольшой сундучок. Пусть постоит до время. До тебя ведь побоятся добраться. У тебя, поди, и револьвер есть.
Савелов скомкал салфетку и бросил ее на стол. Край салфетки угодил в соусник. Савелов возбужденно зашагал по комнате, и если бы не толстый ковер, эти шаги, вероятно, были бы слышны на улице. Фирс Нилыч не видел, когда в руках Савелова появились большие садовые ножницы. Он подошел к пальме и ловко срезал сухой лист. Ножницы ляскнули, словно волчьи зубы.
Фирс Нилыч поежился. У него отчего-то зудело тело. Сунув руки под стол, он осторожно почесал живот. Савелов стоял, покачиваясь на носках, и, прикрыв глаза, говорил:
— Велика и обильна земля наша, а порядка в ней нет. И если бы знать, да, да, именно знать, кто может создать этот порядок.
Он подошел к столу и быстро выпил рюмку водки. Брезгливо сморщившись, вынул из соусника салфетку.
— Вы говорите, зачем держу на заводе разный сброд? А в прошлом году больше десяти человек этого сброда пришли ко мне и заявили, что не приступят к работе до тех пор, пока я не возьму на завод вернувшегося из ссылки слесаря Глыбова. А почему я его не хотел брать? Потому что с первых же дней он опять начал сеять смуту и разрушать порядок, которого и так не хватает.
Савелов в изнеможении сел и уронил голову на грудь. Фирс Нилыч непонимающе моргал глазами, с опаской поглядывая на опьяневшего Савелова. В это время на улице грохнула песня: