Стена резко сворачивала. Мимо зубцов в различных надписях он дошел до башни, возле которой уже проходил. В башню можно было попасть, решетку на входе отогнула неведомая молодецкая скорее всего сила. Но пройти ко входу надо было по тонкой кирпичной перемычке: с одной стороны улица, с другой — обрушенный и заледенелый ход вниз — прямо в свалку.
Косточкин хотел повернуть, но вместо этого прошел по ледяной снежной тропинке и схватился за решетку. Стало хорошо. Покрепче прижал фолиант, изогнулся, пролез между краем решетки и стеной и попал в полутемное пространство башни на одном из ярусов. Здесь был хороший дощатый пол. Косточкин прошелся по нему. Слева был ход. Косточкин заглянул туда. Сухие ступени вели вниз и вверх. Он пошел вверх и поднялся на верхний ярус. И сразу увидел человека. Здесь было посветлей. Человек стоял под прорехой в уходящей ввысь крыше из досок и бревен. Он и смотрел на эту прореху. И Косточкина как будто не замечал.
— Здравствуйте, — сказал Косточкин.
Человек обернулся и ответил не сразу.
— Здравствуйте, — колюче ответил он, разглядывая Косточкина сквозь стекла очков.
— Не думал, что можно сюда пройти, — сказал Косточкин.
— Не думал? — спросил человек и саркастически осклабился. — Не думал, — повторил он и снова воззрился на прореху в крыше.
— Да, внизу там решетка…
— Внизу там решетка, — проговорил человек.
Косточкину стало как-то неуютно. Что ж приятного, когда за тобой повторяют. Косточкин отвернулся. Сквозь бойницу вместе с серым волглым светом вплывало изображение соборных куполов, золотых луковок и крестов. Косточкин приблизился к бойнице, глянул вниз. Все те же крыши. Все тот же тщетный нефотогеничный свет. Но тем не менее он достал фотоаппарат.
— А о чем же думал? — вдруг спросил тот человек.
Косточкин щелкнул затвором, посмотрел на него. Вообще этот человек, конечно, вроде бы в отцы ему годился, но вежливость все-таки не помешала бы.
— Не важно, — ответил Косточкин.
Мужчина в очках кивнул.
— В том-то и дело, — сказал он. — Отсюда и последствия.
— В смысле? — спросил Косточкин уже против желания.
Ясно было, что мужчина пребывает на какой-то своей волне и лучше не продолжать этот разговор, а уйти. Но тут Косточкин боялся выглядеть перед самим собой малодушным. С какой стати уходить? Нет, он расположится здесь, послушает Эшкрофта, позвонит Марине. Он смотрел на человека в теплом халате кирпичного цвета, то есть плаще, обвисшем и потрепанном, в меховой бурой кепке.
— В бессмыслице, — ответил мужчина. — Раз не важно, то и яйца выеденного не стоит.
«Вы здесь живете, что ли?» — захотелось спросить Косточкину. Но кроме нескольких пустых пивных банок, кирпича, смятой сигаретной пачки и окурков здесь ничего не было. А почему-то этого человека хотелось назвать именно обитателем башни. Как-то он ей соответствовал.
Но вопрос его был другим:
— Как называется эта башня?
— Нет, а как вот это называется? — спросил человек и ткнул пальцем вверх.
Косточкин посмотрел на прореху в крыше.
— Ветром? — предположил он.
Человек трескуче рассмеялся, закашлял.
— Гвоздодером! — воскликнул он и сделал такое ломающее движение руками. — Гвоздодер и лом наш ветер. И я вижу, что какой-то мазурик обогатился еще на три доски. Вот какая чертовщина. Фальшивомонетчики в прошлом. В современности — гвоздодер.
— Так эти доски кто-то ворует?
— Не ворует, а, — заговорил он поучающее, поднимая вверх палец, — забирает. Воруют частную собственность. Или государственную. А историческую — забирают.
— Разве она не принадлежит государству?
— Государству… столько ему всего принадлежит, что многое перестает принадлежать. Смею поинтересоваться: откуда прибыли?
— Из Москвы.
Мужчина кивнул.
— Москвичи любят здесь прогуляться — близко, удобно. Еще немцы. Изредка англичане. Студенты шотландцы — по душу шотландского ротмистра Джорджа, сиречь Юрия, Лермонта, пытавшегося вместе с нашим Шеиным отбить крепость, город.
Косточкин повел плечом, поправил ремень сумки и спросил:
— То есть… как?.. Отец того самого?
Мужчина трескуче рассмеялся.
— Того самого! Верно. Но не отец, он же не Мафусаил какой-нибудь, а шотландец. Век шотландца в те времена был короток, как любого другого, тем более век солдата. Вам сколько?