Зал был огромен. Высоко вверху, почти там, где небо, светилась единственным фитильком похожая на тележное колесо, обмотанная пыльной кисеей лампа. Свешивались фестоны паутины. Пыль устилала пол ровным, нигде не тронутым слоем. В ней глохли, увязали шаги и дыхание; не родившись, захлебнулось эхо. Тумаш машинально двигался вперед, к массивному письменному столу, и остановился, взирая на его пыльную поверхность, несколько покрытых серой мохнатой коркой свитков и затянутый паутиной бронзовый письменный прибор. Пот тек по его вискам, собирался в щетине у губ. Тумаш вытерся ладонью.
Пограничника преследовал запах. Такой испускала пылевая ведьма, которую он прибил к полу своим ножом в доме Крадока. Но там Тумаш был не один, и вооружен. И мог сбежать, если б уж сильно припекло. И там была заворожившая чудовище самоцветная звезда. А что у него есть теперь? Клочки кошачьей шерсти на ноговицах? Томительное ожидание неизвестно чего? Боль, вдруг проснувшаяся в искалеченной руке?
— Ну, где ты? Иди! Я пришел.
45.
Женщина заснула: как-то разом обмякли руки, свесившись по обе стороны старинного кресла; голова откинулась, приоткрылся рот; изогнулась на полу тяжелая черная коса… и Рыжему Разбойнику явилась слегка ободранная серая кошка. Она облизала подушечку правой передней лапы, мелькнула весенней зеленью взора и, слегка улыбаясь, произнесла:
— Охотник!..
Кот вздрогнул рыжим телом.
— Говори, охотник в ночи.
Рыжему хотелось мяукать от счастья. Любая прирожденная ведьма может говорить с котом на его языке, может видеть рожденные в его голове образы — но стать таким, как он, даже превратившись… нет, не умеет. Рыжий благоговейно потерся щекой о ножку кресла.
— Тебя нельзя укрывать сплетениями. Если в ложбине собрался туман, там всегда ищут реку.
Серая кошка кивнула.
— Красная ведьма Сольвега поступила мудро. Но они ищут.
— Как быстро?
Кот-колдун засмеялся:
— Они идут, притиснув носы к земле, когда надо взглянуть на небо. Твоя смерть и обряд воскрешения замутили следы. А мы, охотники, тоже не сидим без дела.
— Мне плохо по утрам.
Рыжий неловко ткнулся кошке-Берегине носом в плечо:
— Потерпи недолго. Ты сияешь все ярче. Нам приходится отбирать у тебя и разносить по Кроме огоньки. Рабы Пыльных Стражей искали в том доме, где ты жила прежде — там остался ясный след.
— Да. Я тогда боялась, что Пыльные придут раньше, чем мы с Сашкой спрячемся в Укромном лесу.
— Дом расцвел. И не собирается блекнуть. И светит твоя парсуна над аптекой, — Рыжий рассмеялся громко: рассмеялся всем телом, как умеют смеяться только животные. — А еще твой огонь несут те, кто тебя воскрешал. Этот, — мелькнул образ рыжих всклокоченных перьев. Теперь хмыкнула кошка:
— Мне нравятся рыжие…
Кот потупился.
— Рабы Пыльных… перещупали всех прачек. Устроили засаду, мр-р, у мельницы, где те стирают. Разослали соглядатаев к Черте и в другие города. А еще люди магистрата следят за этим домом.
— Я знаю, — Берегиня-кошка вздохнула и стала сердито вылизываться. — Всем как рыбки набросано. Девчонки прибегают на окна пялиться. И кумушки наседают, отчего дикая шемаханка ими брезгует.
Рыжий дернул хвостом:
— Прости, а какие в Шемахе кошки? Правда ли, особенно пушистые и с раскосыми глазками?
— Ага. И шерсть на «штанах» сбивается, — ободранка дернула носом. Рыжий смутился: вот чего от себя не ожидал. Поцарапал когтями пол. И продолжил слегка хрипло:
— Пусть люди обряда чаще бродят по городу.
— Это не опасно?
— Отцы-радетели чуют, но не видят. И Пыльные Стражи тоже. Их просто тянет к тебе, как…
— К украшению-звезде? В нем что-то упрятано. Что?!
Рыжий опустился на хвост:
— Погоди. Не спрашивай пока. Просыпайся, ты устала!
…Берегиня очнулась. Вокруг было как-то по-тревожному тихо. Она пожалела, что не спросила у кота о причинах этого, но тот уже убежал. Она видела смутно из-за закапанной в глаза красавки, и потому двигалась, держась за выступающие предметы. Наконец государыня оказалась на площадке лестницы. Окликнула:
— Ястреб!
И стала осторожно спускаться ему навстречу.
Рядом с ним женщина казалась мелкой и хрупкой. Синие круги под глазами, зелено-оливковая от сока ореха кожа, поднятые к вискам выпуклые подведенные глаза, черные от непомерно расширенных зрачков. Слепо вытянутые руки. Так похоже на него, когда он был слеп… У мужчины перехватило горло.
— Ты… не занят? Я хотела… Тот оберег-звезда, что притянул пылевую ведьму…
Ястреб стряхнул придавившее воспоминание. Подхватил жену под локти. Наверху, в спальне, отпер укладку. Нежно засияли драгоценности. Прошуршала между пальцами рыжая бронза прорезной цепи. Государыня подержала восьмилепестковый цветок в ладони. Она помнила его наизусть. В серединке крупный, с ноготь большого пальца, опал; два кольца мелких граненых камушков — брызги, искры, веснушки, разбросанные по коже…
— Теплое…
Надела на шею цепь, с пыхтением вытянув из-под нее цепляющуюся косу.
— Дай зеркало, пожалуйста.
Ястреб горстями вывалил на постель украшения, зная, что где-то между ними лежит зеркальце, которым фряг Хотим Зайчик оплатил дорогу в Черту. Стало видно дно укладки, а зеркальца не нашлось.
В напрасных поисках хозяин заглянул под кровать, обшарил все углубления укладки, комод и подоконники. И, выйдя на лестницу, рыкнул:
— Сольвега!!
Ключница встала на пороге кухни, поджимая крашеные кармином губы. Растопыренные руки ее были рыжими от морковного сока и с налипшими кусочками тертой моркови.
— Ну, чего? У меня рыба.
— Ты зеркало видела?
— Какое?
— За какое Андрею морду набили.
— Я его продала!
— Что?!
— Продала, — ведьма равнодушно пожала полными плечами. — Сыру-бору из-за старой стекляшки…
— Как продала?
Сольвега хмыкнула:
— Не всем же геройствовать. Надо и про жизнь думать.
Берегиня, вышедшая вслед за мужем, не сдержавшись, хихикнула.
— Ты чужие деньги не считай!.. — громыхнул пограничник. Берегиня же прислушалась к Сольвеге: было в той, кроме чувства оскорбленной праведности и легкого смущения, что-то… Государыня мысленно потянулась к этому чему-то… мелкий яхонт в звезде вдруг брызнул синим колючим инеем. В глаза. И слабенько оскалилось на украшении пустое бронзовое гнездо.
…Утопая в огромном коробе кровати между кручеными столбами, государыня откинулась на подушки с жесткой росшивью, подложенные под затылок и спину. Над кроватью низко провисал коричневый, с выпирающими дубовыми балками потолок. В изножье Рыжий Разбойник горбился и, раздувая шерсть, сердито шипел на Сольвегу и Ястреба. Те изредка коротко взглядывали друг на друга, как готовые к драке коты.
Берегиня содрала со лба и груди омерзительно мокрые платки, попыталась соединить крючки расстегнутых платьев. Сольвега ловко шлепнула ей на грудь новый платок.
— Холодно!
— Лежи смирно! Царапин вроде нет?
Ястреб за подбородок повернул лицо жены из стороны в сторону. Она передернулась от попавших за шиворот капель:
— Похоже, нет.
— Раздевай ее и там смотри. Я вина нагрею.
Ястреб фыркнул, но подчинился. Пока он избавлял жену от платьев, искал на ней царапины и менял насквозь промокшие простыни, Сольвега успела до кипения подогреть вино, намешав в него травы и пряности.
— Пей!
Берегиня обеими руками обхватила живот.
— Пей! Скажи ей, что не повредит.
Пограничник ухмыльнулся:
— Да уж, после тебя… уксус вином покажется.
Ведьма так дернула льняной головой, что выпали шпильки и хлестнули косы:
— Я камешек не лопала! Ясно тебе?
Берегиня лежа дотянулась до висящей на выступе спинки злополучной звезды, мизинцем ощупала пустую вмятину в бронзе.