Свидерская Маргарита Игоревна
Радуга Над Теокалли
Уходят ли цветы в царство смерти?
Правда, что мы идем,
правда, что мы идем!
Куда мы идем, ай, куда мы идем?
Там мы мертвы или еще живем?
Придет ли там еще раз существование?
Несауалкойотл
ПРОЛОГ
Был полдень. Солнечные лучи начали нестерпимо жечь спины крестьян, обрабатывающих свои поля. В покоях правителя приграничного города — государства Коацаока царил полумрак и прохлада, которые остужали пыл спорящих. Спор между мужем и женой всегда явление неприятное для обоих, а если он касается их единственного детища и его будущего, то не вызывает сомнения, что в помощь себе каждый супруг призовет всех богов и вспомнит своих предков для подкрепления и весомости приводимых аргументов.
Семейная пара, которая бурно обсуждала проблемы сына, не была исключением, только вот проблема выходила за рамки обычной семьи, так как семья была необычной. Мужчина носил наследственный титул Великого человека, а попросту являлся халач-виником, то есть верховным правителем одного из городов-государств майя.
Это был очень своенравный мужчина, с довольно резким характером. Основные черты тяжелого нрава были словно вырублены на лице: крупный орлиный нос, с замершими крыльями, постоянно нахмуренные брови… Можно было бы и дальше перечислять отдельные детали внешности, но все они сводились к одному — халач-виник Копан был суровым властителем своего города, лежащего между двух полноводных в сезон дождей рек. И если он что-либо решил, то только Ицамна — божественный покровитель всех майяских городов — мог повлиять на его решение. Копан правил уже довольно долго — половину полного цикла. За это время Ицамна всегда благосклонно принимал от него жертвы, подтверждая правильность и мудрость принятых правителем решений.
Правитель раздраженно ходил по комнате, то, подходя к окну, откуда открывался вид на земли его владений, то, приближаясь к жене, стоящей в глубине комнаты. Рядом с нею ощущался запах сожженных трав и свежей крови. В очередной раз халач-виник внимательно осмотрел женщину, на подоле ее белоснежной одежды ярко выделялись красные пятна. Это явно была кровь. Значит, перед тем, как идти к нему и снова спорить Уичаа, именно так звали его жену и мать наследника, была в храме, где говорила с духами и собственноручно приносила жертву богам.
Когда Копан подошел к жене вплотную, запахи усилились и словно ожили. Они, проникали во внутрь него, будоража и поднимая изнутри какие-то совершенно неведомые ему чувства. Тут был страх, ему не свойственный и испытанный им лишь когда-то в далеком детстве; горечь, вперемешку со страшной болью, сжавшей сердце ледяным капканом, и пугающая пустота, развергающаяся, как бездна у его ног. Преобладал запах жженой травы и пряного дурмана, который Уичаа выпивала, как и все жрецы, прежде чем вступить в разговор с духами.
Он внимательно посмотрел жене в глаза. Они были расширены и полыхали. Заглянув в них, Копан реально ощутил силу и мощь потустороннего мира, его жар и уверенный неожиданный напор. Создавалось впечатление, что невидимое покрывало, некая могущественная сеть жесткой хваткой окутала его всего, буквально парализовав и обездвижив все члены. Он просто забыл, отринул от себя все мысли и чувства, оглох, ослеп и потерял способность говорить. Неведомая сила легко втянула его в омут распахнутых черных глаз Уичаа и закрутила в разноцветном вихре.
Копан, не ощущая тела, летел через голубые, черные, розовые и зеленые вихри, которые перепутывались между собой и создавали коридоры, ниши, огромные пространства. Он видел страну майя, свой Коацаок в руинах, жителей бегущих с детьми на руках, огромный, застилающий все огонь пожарищ и над всем этим, в развивающемся плаще, с поднятыми к небу руками главного жреца Ицамны. Черные тучи исторгали потоки дождя. Копан поежился, ощутив сначала их приятную влагу, которая тут же обдала леденящим холодом; вздрогнул от частых и внезапных вспышек слепящих молний — гнева богов, и, внезапно, пришел в себя.
Словно пьяный, правитель отшатнулся от жены и резко отвернулся, чтобы прийти в себя, обрести спокойствие и равновесие. У него не было сомнений — боги через Уичаа приоткрыли ему тайну будущего, послали предупреждение. Но, Копан был смертным, он не владел магией и тайными знаниями, и потому только испугался.
Вся его сущность, еще не пришедшая в себя после Откровения, не приученная к вхождению в потусторонний мир, к общению с богами и тайными силами, взывала к немедленному успокоению и отдыху. Его организм, его «я» потребовало тишины и покоя. Уичаа, постоянно занимающаяся магией, быстрее мужа пришла в себя и резко атаковала Копана. Она посчитала, что муж все понял, и теперь ей легко будет доказать свою точку зрения.
Но и теперь все усилия Уичаа потерпели крах, хотя, Копан был вынужден признать — возможно, в чем-то она права. Однако, доказать что-либо мужу Уичаа, которая считалась только со своим мнением и даже богов своей родины (она происходила из знатного сапотекского рода, проживающего в городе Митла) ставила выше богов майя, хотя прожила в их стране всю свою сознательную жизнь, было невозможно. То, что боги приоткрыли ему, Копан уже стряхнул с себя, отодвинул в глубину памяти, спрятал, чтобы возможно когда-нибудь над этим подумать.
Все вернулось на круги своя.
Внутри семьи халач-виник смотрел на упрямство жены снисходительно, даже когда она, усиленно сохраняя обычаи и ритуалы бога дождя и молний сапотеков Косихо-Питао, прививала такую же любовь их сыну Кинич-Ахава — предмету нынешнего спора. Но все, что пыталась сделать по-своему Уичаа, чаще всего заканчивалось ничем. Сын, по малолетству, соблюдал требования матери, однако, выйдя из детского возраста, резко пресек ее нежные увещевания, и признал, что есть только единый верховный бог-покровитель всех майских городов и имя ему — Ицамна. В этом вопросе спорить с взрослым мужчиной, к тому же сыном Копана, было совершенно бесполезно. Подошло время его женить, Уичаа предложила заключить союз с девушкой из ацтекского рода, а Копан поддержал желание сына связать судьбу с майяским родом правителей Майяпана.
Уичаа была раздосованна неудачной попыткой приоткрыть мужу тайну будущего и предостеречь его от политических ошибок, совершаемых в настоящем. Теперь же она лишь утвердилась в своем подозрении — на решение Копана, повлияло, прежде всего, то, что будущая невестка приходилась халач-винику племянницей. Это решение пугало и раздражало Уичаа недальновидностью правителя Коацаока. Копан словно не желал замечать грядущее столкновение с народом Анауака. А ведь духи предупредили их об этом! Копан видел, чем все может закончиться!
Более того, реальность вторгалась в их жизнь и состояла в следующем — конфедерация трех племен, где руководящее положение захватили агрессивные ацтеки, активно демонстрировала свои воинственные далеко идущие планы. Все народы плодородной и цветущей долины склонились перед их силой, а дальше шли земли воинственных отоми, сапотеков и города — государства майя. Куда направятся воины из Теночтитлана? Уичаа не питала сомнений — молодое государство ацтеков постепенно расширяло свои границы и остановить захват новых и новых земель было невозможно. Верховное божество ацтеков Уицилопочтли было богом войны, покровителем ацтекской знати, оно требовало огромное количество кровавых ежедневных жертвоприношений, а их могла дать только война.
Создавшаяся обстановка угрожала благополучию их города — Коацаок был вратами в земли майя. Упорное сопротивление сына, молчаливое потакание юношеским причудам со стороны отца выводило Уичаа из себя. Несколько дней назад Кинич-Ахава известил родителей, что отправляется в Майяпан за невестой, и будет там ждать разрешения родителей и свадебных послов, а пока отработает за будущую жену положенный выкуп.
Но не это пугало Уичаа. Их сын мог еще вступить в брак, возникни политическая необходимость, но он был влюблен в свою невесту и не желал слышать о еще одном союзе, который мог решить многие проблемы. Пока Копан не объявил официально своего мнения, оставалась надежда, но то спокойствие, с которым он терпеливо отвечал Уичаа, граничило с безразличием. Она поняла, что решение правитель принял, что завеса тайны будущего, приоткрытая сегодня, не сыграла важную роль, и Копан, в своей гордыне и желании следовать прежней политической линии, непреломляем. К тому же это ее боги, духи лесов и земли показали будещее, а Копан верил только своим жрецам…