Потеряв терпение, и решив положить конец и мучительным раздумьям, и бесконечным спорам, Копан резко встал и пошел к выходу. Только у расписной занавески, закрывавшей вход в зал, он остановился и твердо произнес:
— Я сегодня принесу жертву нашему великому богу Ицамне, если она будет принята, то завтра же на рассвете гонцы уйдут в Майяпан с моим разрешением на брак Кинич-Ахава и Иш-Чель.
Секунда… и только расписанный яркими красками занавес, качаясь, указывал, что помещение только что покинул правитель Коацаока. Уичаа осталась одна. Она проиграла.
Далеко на востоке майя построили грозный город Майяпан, а правившая в нем династия Кокомо сделала его самым богатым и могущественным. Кокомо были очень воинственны и жадны, они вынуждали правителей Ушмаля и Ицмаля считаться со своим мнением и желанием главенствовать на полуострове, им платили дань по первому требованию, только бы не видеть у стен своих селений военные отряды из Майяпана. Трудолюбие простых крестьян майя и руки рабов превратили земли Кокомо в цветущий сад, отвоеванный у леса. Не было клочка земли, не обработанного заботливо мотыгой и не принявшего влагу, принесенную человеком.
По этой земле благоденствия шел караван. Давно уже позади остались развалины непокорного города Чичен-Ицы — бывшей столицы гордых тольтеков. Заросли высокой травой ее полуразрушенные за три столетия теокалли, посвященные древним богам, прямые широкие проспекты, ритуальные площадки для игры в мяч. Чичен-Ица был вечным напоминанием всем майя о несокрушимом могуществе рода Кокомо, захватившем его и предавшем огню. Страх и ужас охватывал простых жителей благодатной земли, когда вдали они различали приближающихся воинов — вестников семьи Кокомо — знак недовольства и требования беспрекословного повиновения. Это было и с нашим караваном. Только когда он подходил к селению достаточно близко, майя с усилием перебарывали дрожь и страх и вспоминали, что год назад через их селение также следовал караван, спешащий на ежегодный праздник, посвященный богине радуги и луны — Иш-Чель. Путники двигались к острову Косумель, где располагался один из храмов богини, который ежегодно посещала одна из дочерей правителя Майяпана, названная в честь богини. Не было женщины из знатной семьи майя, носящей имя одной из богинь майского пантеона, которая бы столь соответствовала своему имени.
Как внезапно возникшая на небе радуга вызывает у землепашца умиление и восторг своей неповторимостью и совершенством, так дочь правителя Майяпана одним своим присутствием могла сосредоточить на себе внимание своей неординарностью — она была альбиноской. Более светлая кожа, но самое главное, за что она и получила при рождении свое имя — огненные волосы. Был ли это результат многочисленных кровных династических браков в роду Кокомо или игра природы, но майя свято верили, что живая Иш-Чель — это сама богиня радуги. Она сошла на землю, чтобы в эти тяжелые годы войн и усобиц дарить смертным, смотрящим на нее, простую радость приобщения к прекрасному видению.
Жители с радостью откладывали насущные дела и выходили на обочину мощеной камнями дороги, чтобы поприветствовать Иш-Чель, которую несли на открытых носилках четверо воинов. Майя с восторгом рассматривали живой образ своей богини, убеждаясь, что она по-прежнему очень красива, изящна и у нее все те же огненные волосы. С каждым годом наряд девушки становился все пышнее и богаче — он явно демонстрировал вызывающую мощь и богатство семьи Кокомо. Здесь было и многоцветие птичьих перьев и многочисленные ожерелья из самых редких камней, и необыкновенно тонкая ткань одежд самой Иш-Чель и ее приближенных, которых всегда было не меньше сотни.
Среди них были: грозные телохранители, единственной одеждой которых была белоснежная набедренная повязка, не скрывающая сильные мускулы воинов; свита, вся сплошь в драгоценностях и шкурах ягуаров.
Замыкала караван группа хмурых воинов, сопровождающих еще одни носилки, почти всегда занавешенные тонкой белоснежной тканью. В них несли самую красивую рабыню — жертву богине Иш-Чель. Она всегда была так же, как и дочь правителя, богато одета, на ее шее, запястьях, в ушах сияли драгоценности из сокровищницы госпожи, которые после ритуала отходили храму на Косумели. Ее купали и лелеяли. Она не знала ни в чем отказа в последние месяцы жизни.
Чаще всего, будущей жертве давали дурманящий напиток, после которого она со счастливой улыбкой смотрела на мир затуманенными глазами, словно, уже сейчас, здесь на земле, видела свою будущую веселую беззаботную жизнь после смерти в чертогах богини. С этой улыбкой рабыне предстояло взойти на жертвенный камень теокалли. Ее юное и красивое тело, еще не знавшее любви и материнства, должно было отпустить свою душу. А девушка была счастлива, она с радостью исполняла возложенную на нее миссию.
Внимательно рассмотрев кортеж Иш-Чель, жители принимались за свои насущные дела, в очередной раз, убедившись, что все в их мире постоянно, а власть, сила и богатство рода Кокомо незыблемо.
Караван, обогнув селение, приблизился к берегу — месту постоянных остановок паломников, следующих на остров Косумель, который виднелся в море. Стоянка для пришедших была уже обжитой: выложенные камнями площадки под навесы для ночевки, большие ямы и огромные кучи хвороста для костра. Деревянные мостки на берегу с привязанными длинными лодками и толпы галдящих гребцов, наперебой предлагающих свои услуги.
Многочисленные слуги Иш-Чель суетливо готовились к ночлегу — нужно было удобно расположить госпожу, чтобы она хорошо отдохнула, так как на следующий день им предстояло переправиться в больших каноэ на Косумель. Только раз в году на острове в центральном храме богини Луны отмечался грандиозный праздник, в котором стремились участвовать огромные толпы верующих. Люди плыли в надежде получить исцеление от недугов — добрая богиня Луны была сведуща в медицине. Ее мудрые жрецы знали толк в травах и спасли многих безнадежных. Они помогали даже женщинам, желающим, но не подарившим своим мужьям наследников.
Попасть на остров одновременно с земным воплощением богини считалось особой удачей, поэтому на стоянке к каравану Иш-Чель до конца дня присоединялось огромное количество паломников. Одни люди устраивались на ночлег. Другие пытались договориться с лодочниками, потряхивая кожаными мешочками, в которых хранились кусочки драгоценных камней или зерна чоколатля для обмена за переправу. Более опытные просились в каноэ к счастливцам, которые уже обеспечили себе место среди первых отплывающих. Прибывшие утром, самые мудрые, спокойно готовились ко сну. Стоянка представляла собой пеструю, гомонящую, постоянно перемещающуюся огромную массу людей. Было уже за полночь, когда лагерь полностью успокоился, доверив свой покой охранникам из свиты дочери Кокомо.
Утром люди пробудились от совершенно нехарактерного шума — это был не треск хвороста, который бросали в костер, горевший всю ночь, или шорох шкур, которые вновь собирали в тюки до следующего ночлега. Это был совершенно невообразимый шум: крики женщин, топот ног, ругательства мужчин. Ко всему этому примешивался ужас — девушка, которую приготовили в жертву богине — исчезла. Весть разнеслась мгновенно. Воины, охранявшие рабыню, лежали убитыми. Следов свершивших убийство не было, как и ни какого шума ночью.
Когда Иш-Чель поинтересовалась, в чем дело у своей челяди, на стоянке возникла тишина и заминка. Испуганно дрожащего жреца, сопровождающего свиту, вытолкнули из толпы приближенных. Голос у него дрожал сильнее, чем он сам, потому что жрец лихорадочно пытался найти подходящие слова для объяснения совершенно необъяснимому явлению. Но вот он, наконец, их нашел и тонко пропищал, одновременно стараясь не потерять мысль, не дрожать и не делать паузы.
— Моя несравненная госпожа… Иш-Чель, кажется, решила принять жертву раньше, на рассвете… Может быть, чтобы ты не совершала морского путешествия…