— Не надо было пускать Мишку, — плаксиво сказала вдруг маленькая Зина.
— Надо было, доченька, надо было, — простонала она глухо. — Ох, надо было, надо…
— Тетке Олене там не дают есть, — мужским низким голосом объяснил Саша.
— Да, сынок, да… — подтвердила она. — В одном отряде с батькой тетка Олена… И вот как ей пришлось. Пропадет, ни за что теперь пропадет Олена…
— Может, я ей хоть картошки отнесу, с вечера в горшке осталась, — сердито буркнул Саша.
— Нет, сынок, теперь уж никому не пробраться к сараю, уж они теперь во все глаза смотрят… Зря только пропадешь, без пользы… Видишь, вот, казалось, что никого нет у сарая, а Мишку углядели…
— Меня бы не углядели, — упирался Саша.
— Глупо ты говоришь и даже нехорошо… Когда уж Мишка не прошел, значит, там никому не пройти, никому…
Саша умолк. Мать глядела на лицо убитого и мягко гладила его волосы.
— Ну, где же мы его похороним? Утром они начнут шляться, искать. Отнимут, если найдут.
— В саду похоронить… — предложил Саша.
— Как можно в саду? Услышат, выследят… Да и земля жесткая, как камень, могилы не выкопаешь, разве только снегом забросать…
В полной беспомощности они стояли вокруг стола с убитым.
— Что же делать?
— Надо в избе похоронить, — шепнула Малючиха.
— В избе? — удивилась Зина.
— А где же? Будет лежать в своей избе, останется с нами… Больше ничего не сделаешь…
— Здесь, в избе?
Она беспомощно оглянулась.
— Нет… В сенях можно…
Они вышли в сени. Сени были маленькие, тесные. Малючиха рассматривала глиняный пол.
— Вот здесь будем копать. Дай, Саша, лопату, вон она за дверьми стоит.
Она перекрестилась, наметила лопатой очертание могилы и налегла ногой на лопату.
Земля была жесткая, утоптанная за много лет множеством ног. Лопата не шла. Земля упорно сопротивлялась. Женщина быстро запыхалась.
— Теперь ты, Саша…
Он упрямо копал, высунув от усилий язык до самого подбородка. Зина присев на корточки, отгребала руками землю, набивавшуюся ей под ногти.
Так, сменяя друг друга, они рыли, упорно пробивая затвердевшую землю. Когда они пробили верхний слой, пошло легче. Наконец, неглубокая могилка была готова.
— Ну, дети, надо его одеть… Ох, без гроба придется Мише лежать в земле.
Она набрала из ведра воды и принялась мыть лицо, окровавленную грудь, худенькую спину сынишки, на которой под лопаткой зияло круглое отверстие. Потом вынула из сундука чистую рубашку и с трудом натянула рукава на окоченевшие, холодные руки.
— Вот какие похороны…
Зина всхлипнула.
— А ты не плачь. Мишка помер, как красноармейцы помирают, понимаешь?
Она говорила Зине, но говорила и самой себе. Рыдания подступали и к ее горлу, и она боялась, что не выдержит, что упадет на колени у тела сына и заноет, как зверь, и будет выть на всю деревню о смерти сынишки, которого она родила, кормила, холила десять лет, чтобы он теперь погиб от немецкой пули.
— Отец ему говорил, когда уходил с партизанами: ты же смотри, не осрами меня здесь! Вот Мишка и послушал отцовского приказа, не принес срама своим… Понимаешь?
Они разостлали в яме льняную холстину, положили на нее убитого, завернули его.
— Это, чтобы ему земля в глаза не сыпалась, — сказала мать.
— Чтобы ему в глаза не сыпалась, — тоненьким голоском повторила Зина.
— Возьми, дочка, горсточку земли, брось на брата, — сказала Малючиха. Зина присела на корточки, подняла комок бурой глины и бросила на холстину. За ней Саша. Мать сбрасывала землю лопатой, закапывала яму, пока не исчезла белая холстина, пока могила не сравнялась с полом, пока над ней не вырос небольшой холмик.
— Надо утоптать, — сказала женщина. — А то заметно, придут, разроют.
Все трое принялись утаптывать. Малючиха утаптывала землю шаг за шагом, аккуратно, тщательно. И думала, что вот, вопреки обычаям, вопреки собственному сердцу, она топчет сыновний гроб, чего никто и никогда не делает. Что вот она топчет светлую голову сына, его окровавленную грудь, его худенькие, мальчишечьи руки и ноги.
— Так надо, — громко ответила она своим мыслям, и маленькая Зина повторила, как эхо:
— Так надо…
— Хватят? — спросил Саша.
— Нет, сынок, нет… Земля еще мягкая, еще заметно. Топчи, топчи, пока совсем не сравняется.
Она старательно собрала оставшуюся землю, отнесла ее в избу и рассыпала у печки. Подмела сени, потом набросала сверху стружек, соломинок — как обычно на полу в сенях.
— Не видно?