Демократический гуманизм А. Цвейга решающим образом повлиял на формирование его идейно-художественного облика. Если в десятилетия возраставшего империалистического варварства, когда в буржуазной литературе самое широкое распространение получили всяческие реакционные и декадентские течения, когда одни писатели провозглашали мизантропические идеи о человеке как ничтожном, жадном, похотливом животном, а другие восхваляли холодную жестокость «белокурой бестии», стоящей «по ту сторону добра и зла», — если в это время А. Цвейг принадлежал к тем считанным художникам, которых не коснулось тлетворное дыхание декадентского аморализма, то этим он был прежде всего обязан своим нерушимым демократическим убеждениям и прочным связям с гуманистическими традициями культуры прошлого.
Среди новелл А. Цвейга особую группу образуют новеллы, посвященные темам первой мировой войны. Все они в той или иной форме связаны с эпическим циклом «Большая война белых людей», а некоторые даже представляют собой фрагменты или обособившиеся эпизоды отдельных романов этого цикла. Так, например, рассказ «Нестроевик Шамес», по словам Цвейга, является фрагментом из ранней редакции романа «Воспитание под Верденом», а рассказ «Обжора» возник из набросков к роману «Возведение на престол короля».
Рассматриваемые с точки зрения новеллистического искусства, эти рассказы-фрагменты не принадлежат к лучшим произведениям писателя. Будучи первоначально лишь частями целого, кусками широкого эпического повествования, они были сложно и многообразно скреплены с этим целым различными сюжетными и фабульными нитями, причинно-следственными связями, отношениями действующих лиц и т. д. Нити эти оказались оборванными и как бы повисли в воздухе, рождая ощущение незаконченности или недостаточной мотивированности действия. Чувствуется неновеллистическое происхождение этих рассказов, отсутствие в них сюжетной замкнутости и композиционной сконцентрированности.
В других «военных» рассказах А. Цвейга связь их с романами обнаруживается прежде всего в общности идей, в перекличке мотивов, во внутреннем родстве образов.
Трагической болью пронизана новелла «Гельбрет-миротворец», рассказывающая о немецком судье, неподкупном служителе закона и справедливости, гуманном интеллигенте, духовном наследнике Гёте и Шиллера, Канта и Гегеля. Этот преданный адепт международного права и Женевских конвенций, исполненный веры в разум, цивилизацию и прогресс человечества (лишь одна его черта — преклонение перед реакционным философом Ницше — стоит в непонятном противоречии с его общим обликом), переживает мучительную гибель иллюзий, когда, вопреки его спокойной уверенности в незыблемости европейского мира, ошеломляющие события августа 1914 года ввергают народы в кровавую пучину войны. «Его существо раскололось пополам: он любил Германию и ненавидел развязанную ею войну». Разочарование в своем народе, крушение всего, чем он жил, приводит Гельбрета к умопомешательству и смерти. Фантастические видения, бессвязно мелькающие в помутненном сознании безумца, определяют содержание и стиль заключительных страниц новеллы.
Впоследствии тема Гельбрета снова прозвучала в творчестве А. Цвейга в романе «Воспитание под Верденом». На его страницах возникает образ судьи Мертенса, своего рода двойника Гельбрета. Мертенс унаследовал от своего отца, знаменитого профессора-правоведа, возвышенно-строгие и несколько отвлеченные представления о законе, морали, заповедях гуманности и патриотическом долге. Но ныне эти представления безжалостно развеяны произволом и зверствами германской военщины, гнусными преступлениями империалистических варваров. Утратив все идеалы, придававшие смысл его существованию, Мертенс накладывает на себя руки. Так нравственное банкротство прогнившего общественного строя влечет за собой катастрофу, гибель для тех субъективно честных, но бездейственных и беспомощных гуманистов-созерцателей, которые прожили всю жизнь в плену розовых иллюзий и которым лишь война открыла глаза, для того чтобы закрыть их уже навсегда.
«Военные» новеллы А. Цвейга, такие, как «Враг» или «Нестроевик Шамес», сближает между собой и роднит с его романами проходящая через них тема интернациональной солидарности трудящихся, тема «братских чувств к солдатам, одетым в шинели любого образца… рабочим, страдающим под игом общественного строя». Писатель горячо приветствует ту самоотверженную дружбу, которая связывает немцев, русских, евреев, поляков, сознающих, что они — «плоть от плоти того класса, той массы, которая олицетворяет собой труд и участвует в создании всех жизненных благ, хотя многие из этих благ ей недоступны». Классовая солидарность угнетенных перебрасывает мост через линию фронта, она берет верх над искусственной враждой, которую разжигают между трудящимися разных наций «власть имущие капиталисты».