Дома Гарольд вешает свой альт на степу под портретом композитора Гектора Берлиоза.
В пустыне, во впадине между двумя песчаными холмами, лежит солдат Гарольд Бретон, наспех перевязанный; возле Бретона на коленях — его товарищ Шарль Видо.
— Держись, дружище, ночью мы перенесем тебя в казематы. Бир эль Хаким выстоит.
Кивнув, раненый приоткрывает глаза:
— Воды!
— Не знаю, можно ли тебе пить, ведь у тебя в животе три пули. Ну, да что там, все-таки будет легче, — Шарль дает ему ковшик с несколькими глотками воды. С гребня холма доносятся крики:
— Эй, сержант, боши зашевелились.
— Огонь! — командует Шарль.
Под короткими пулеметными очередями Шарль бежит обратно к своим. Раненый открывает глаза, прислушивается, опускает веки. Видно, что он впал в полузабытье. Тарахтенье пулемета походит на стук пишущей машинки.
Посередине вложенной страницы мы различаем слова: «…произведение Гектора Берлиоза приобретает новый смысл»… Снова стук машинки… Мы видим пальцы на клавишах рояля; ритмически, очень акцентирование звучит основная тема Фантастической симфонии Берлиоза.
В человеке, который сидит к нам спиной и пишет на машинке, мы узнаем Гарольда Бретона — студента консерватории. И в то же время перед нами раненый Гарольд Бретон в пустыне, изможденный, но с энергичным лицом; он видит себя в Париже, перед ним на столе партитура Фантастической симфонии и его альт. Из портрета на стене выступает Гектор Берлиоз в костюме пятидесятых годов прошлого века; Берлиоз подходит к письменному столу.
— Я рад, что вы относитесь ко мне так серьезно, господин Бретон; хорошо, если бы мои современники поступали так же.
— О маэстро, не согласились бы вы помочь мне? Какая же, черт возьми, основная тема Фантастической симфонии?
Выражение печали на лице Гектора Берлиоза становится еще более явственным; он кладет руку на плечо юноши:
— При жизни я и сам не знал этого, но с тех пор у меня хватало времени дли размышлений. Знайте, что лишь только начинает звучать эта тема, передо мной возникает образ моей матери, молодой и красивой, в белом платье, матери, которая прокляла меня, когда я отправился в Париж в консерваторию, связался с оперой и с театром, с его блеском и мишурой, с его земными и чувственными радостями. Моя мать была примером того, до чего может довести людей благочестие. Представьте себе, что должен испытывать сын, который, несмотря ни на что, любит свою мать, но все же идет своей дорогой и отдается любимому делу. И ему приходится переступить через такое препятствие, как сопротивление собственной матери. Вообразите себе меня: еще совсем юный, я стою в ее комнате, вернее, на пороге комнаты, не осмеливаясь войти. А мать выкрикивает роковые слова: «Если ты свяжешься с театром, будь проклят!»
Раненый видит руки на клавишах рояля и слышит, как в такт пулеметной очереди звучит трагическая тема, которая в партитуре названа «Шествие на казнь».
Затемнение. Подъезжает санитарная машина, такая, какие используют в пустыне. Два санитара подкладывают под Бретона носилки и вносят его в машину. Пока заводится мотор и гусеницы тягача начинают продвигаться вперед, внутренность кареты превращается в маленькую, очень элегантную столовую в Париже, обставленную в стиле Второй империи. На званом обеде среди прочих гостей присутствуют тайный советник министерства барон Брак и писатель Эрнест Легуве. Весна 1863 года. Франция наслаждается мирной жизнью и роскошью, и на лице барона Брака — он правая рука министра изящных искусств — сияет радостная улыбка. Советник оживленно и дружески беседует с писателем. Новая пьеса Легуве имела успех, и тайный советник говорит, что если она понравится императору, его величеству Наполеону III, драматургу обеспечен орден Почетного легиона. Легуве с аппетитом ест вкусные блюда и радуется обещанной награде. Правда, говорит он советнику, еще гораздо большую радость доставило бы ему известие, что эти почести оказаны его другу Гектору Берлиозу.
— Берлиоз, бесспорно, самый крупный композитор Франции; он одинок, болен и давным-давно уже заслужил, чтобы отечество заметило его.
Но советник, подняв брови, нерешительно поглаживает усы и бородку.
— Его величество не любит современной музыки, а наша обворожительная императрица скучает, слушая ее; и потом, не обижайтесь, но ваш друг Берлиоз занимается просто-напросто революцией в музыке, мы никак не можем это поощрять.
— О, но ведь только в музыке, — говорит огорченный Легуве. — В жизни он просто больной человек, и за границей его считают самым ярким представителем французского искусства.
Однако советник переводит разговор на другую тему:
— Расскажите лучше, как поживает Дюма. Не уединился ли он снова у себя в Вилье-Коттере? Как он относится к успехам своего сына? Давайте выпьем за процветание французского театра!
Собеседники чокаются. Легуве, стараясь скрыть разочарование, закуривает сигару.
— Нет, дорогой друг, — говорит писатель, — когда-нибудь я еще вернусь к нашему разговору о Берлиозе. Этой сигарой я обязан его сыну, капитану одного из наших кораблей. Он привез ее мне из Гаваны. Гектор не только прекрасный музыкант, но и прекрасный отец. Заботясь о сыне, он старается загладить все дурное, что причинил когда-то ему, Гектору, его отец. Завтра я надеюсь повидаться с Берлиозом. Всю жизнь он работал гораздо больше, чем позволяло его здоровье.
— Какой сыр мы закажем на десерт? — равнодушно спрашивает тайный советник. — Давайте не говорить больше о музыке. Нации, столь великие в политике, как мы, не очень-то разбираются в музыке. Это доказал пример римлян и англичан. Музыка — утешение слабых народов, например итальянцев, немцев. Как поживает ваша супруга? Что поделывают ваши дети?
Ярко освещенная перевязочная. Вносят Гарольда Бретона; в лицо ему ударяет свет, он приходит в сознание. Врач осматривает Бретона, качает головой, выслушивает сердце; Бретон пристально глядит ему в лицо, и врач отвечает на взгляд раненого:
— Если ты знаешь свою группу крови, мальчик, мы тебя выходим.
Бретон чуть слышно отвечает ему, врач записывает.
— Теперь спи. А мы пока что радируем в Александрию. Там есть все, даже доноры группы «Б». Если они прибудут вовремя, а ты будешь лежать до тех пор совсем спокойно…
Бретон кивает и шепчет, что он должен непременно закончить своего Берлиоза. Врач — он уже успел отойти к другому раненому — делает знак рукой унести Бретона.
Гарольд лежит в кровати, а в это время радист передает радиограмму; стук аппарата постепенно переходит в музыку; одновременно мы видим Эрнеста Легуве, который навещает Берлиоза.
Великий музыкант болен, он лежит в полном одиночестве; за ним ухаживает какая-то старуха. Впуская Легуве в комнату к больному, она жалуется:
— Кроме вас, он никого не хочет видеть. Запрещает мне убирать, не распечатывает письма, не пускает к себе ни одного человека. А ведь он такой покладистый — просто жалость смотреть на него.
Озабоченно кивая, Легуве входит к больному. Берлиоз протягивает ему худую выразительную руку, руку композитора и дирижера. Они здороваются, и Легуве показывает на портьеры, закрывающие окна.
— Разреши мне впустить сюда весну. И наш чудесный Париж.
— Хорошо, раздвинь портьеры, — мягко отвечает Берлиоз, снова откидываясь на подушки. — Я готов сделать все, чтобы доставить тебе удовольствие.
Легуве садится, и Берлиоз спрашивает, какой сегодня день:
— Я даже не знаю точно, какой сейчас месяц.
Легуве показывает ему на календарь, и Берлиоз устало шепчет:
— Такие совпадения случаются часто. Я знал, что скоро годовщина. Хорошо, что ты выбрал именно этот день, чтобы навестить меня. Ровно двадцать лет назад умер мой отец. Я стал музыкантом против его воли, отец был такой же упрямый, как вся наша семья, и он сдержал свое слово — так и не помог мне. Ты-то знаешь, как я ужасно мучился с самого начала. Когда отец умер, он оставил мне сто тридцать тысяч франков, и я смог расплатиться со своими кредиторами. Но потерянных сил мне никто уже не вернул. Их поглотила борьба за существование. Здесь перед тобой лишь жалкое подобие твоего старого друга Берлиоза.
Легуве молча поглаживает руку больного. Берлиоз дружески улыбается ему. Потом Легуве берет со стола нераспечатанные письма.
— Разреши мне просмотреть их, — говорит он.
— Если хочешь — пожалуйста. Мне все безразлично, — отвечает Берлиоз. — Кроме Луи, разумеется, но его писем здесь нет. Он сейчас в плаванье.
Легуве просматривает письма, а Берлиоз погружается в задумчивость. Он видит корабль — парусное судно с паровым двигателем, бороздящее однообразные морские просторы. Высокий бородатый человек стоит на капитанском мостике, он похож на Берлиоза. Это сын композитора — Луи Берлиоз, капитан торгового флота.