— И как мне встать? Может, стоило другой костюм надеть? — он все ещё скован. Жаль, но пока большего от него не добиться.
— Просто сядь на стул, можешь почитать. Ты хорошо выглядишь. Прежде чем начинать картину, мне нужно сделать наброски.
Азирафаэль пожал плечами, но просьбу выполнил, взяв с полки «Искушение винодела». Книголюб просто сел на стул, ровно держа спину.
— Мне просто читать? — ещё раз уточнил мужчина.
Я взяла свой скетчбук и села на стул неподалеку, просто кивнула, взяла в руки карандаш и начала наброски, слушая вполуха плейлист, который сменялся от задорной музыки до классики и переходил в печальные мелодии.
Сначала Азирафаэль был очень напряжен и скован, но постепенно лицо перестало выражать тревогу, он облокотился на спинку стула, перекинул одну ногу на другую и полностью погрузился в чтение. Из-под руки вырисовавались штрихи и черты. Его взгляд, поза, расслабленность, спокойствие и свет. Все то, к чему я так тянусь.
Мелодия поменялась, и я отложила карандаш, смотря на игру света в светлых кудряшках, безмятежное лицо и лёгкую улыбку на устах.
Ведь я вижу лишь крылья, я вижу твои крылья,
Но я знаю, кто я и как живу, да-а-а, как живу.
И пусть я грешен, мы, может, рождены, чтобы жить вместе.
Но я знаю, время покажет, суждено ли нам это, да-а-а, суждено ли.*
Под эти слова встаю с места и иду, как завороженная, по направлению к расслабленному светлому существу. Он не слышит и не видит меня, полностью погрузившись в книгу. Солнечные зайчики прыгают в его волосах, теряясь в кудряшках. Указательный палец ласково поглаживает угол корешка твердой обложки. На мгновение прикрываю глаза вспоминая свой невинный поцелуй благодарности и его теплый взгляд. Никогда ещё я не относилась к кому-то с таким трепетом, а в душе поднимается бушующее пламя. Я обещала к нему не прикасаться, обещала, что не трону. Но это безмятежное лицо, мягкая кожа, игривые морщинки в уголках глаз и такое уютное тепло так и манят меня.
Встаю напротив мужчины, а он продолжает читать, но когда я загородила свет, то серо-голубые омуты удивлённо воззрились на меня. Я же пребывала в странном, всепоглощающей блаженстве, ведомая теплотой и лаской.
Мои прохладные пальцы коснулись теплой щеки. Ангел лишь продолжал с опаской наблюдать за моими действиями.
Вторая рука уже на его лице, большими пальцами разглаживаю морщины взрослого мужчины, за оболочкой которого скрываются годы, исчисляемые тысячелетиями.
— Ты прекрасен, — сквозь транс выдыхаю.
Наклонившись целую, но уже не так, как в музее. О нет, и не так, как в наркотическом бреду. Я знаю, что он сейчас шокирован и очень сильно, а я пользуюсь этим шансом, впитывая в себя искры ангельской благодати. Целую настойчивее, зарываясь пальцами в его волосы.
Все это время я отсчитывала секунды, боясь что вот-вот он оттолкнет меня, отстранит, тогда я уйду. Я не вынесу быть рядом с ним и просто относится, как к своему ангелу-хранителю. Не выдержу этого. Меня тянет. Кидает из стороны в сторону, как корабль в шторм. Я смотрю на него и не могу устоять, чтобы не коснуться, чтобы не взять в свои холодные ладони его пальцы.
Секунды перевалили в минуту, а потом и две, но мужчина не отстранился, поэтому это делаю я, чтобы убедится в том, что ангел вообще жив. Ну, мало ли.
Передо мной сидел обомлевший Азирафаэль, его губы припухли от нашего поцелуя, взгляд подернут дымкой. Он выглядел таким блаженным, слегка румяным.
Прикасаюсь пальцами к мягкой шее, провела по пульсирующей жилке, удовлетворённо улыбаюсь, чувствуя учащенное сердцебиение.
— Майк… Я…
Не даю ему опомниться. Взываю, почувствуй то же, что и я. Это лучше всех наркотиков, которые я принимала. Это лучше чего-либо. Неужели это ангельская благодать? Целую уже более страстно, настойчиво, сминая мужские губы, пробираясь языком в его рот, ощущая на самом кончике языка вкус клубничного зефира.
Азирафаэль неумело пытается ответить мне, словно робкий школьник, учившиеся только на помидорах целоваться. Могу предположить, ни на помидорах, ни на клубнике, ни на каком другом фрукте или овоще он не учился. И все равно это мило и возбуждающе.
Пальцы пробирались ниже к груди, там, где бьётся его сердце, должно биться, ведь у ангелов оно тоже есть, да? Господи, как оно быстро стучит. Ещё немного, и пробьет оболочку из кожи, мяса и ребер.
Азирафаэль неловко ёрзает на стуле, и его руки тянутся ко мне, как я думала притянуть, но, все же, он отстранил меня от себя. В глазах грозовое небо, и мне казалось, что молнии сверкают. Таким Азирафаэля я ни разу не видела. Складывалось ощущение, что кара небесная сейчас падет на мою грешную голову, потому что посмела покуситься на святое. Я не желала его гнева. И даже не успев подумать, выпалила на эмоциях то, что никогда и никому в жизни не говорила.
— Люблю…
Это слово застало ангела врасплох. Тучи рассосались и теперь передо мной снова растерянный и робкий ангел, который, как маленький ребенок, хлопает ресничками, не веря тому, что ему Санта принес то, что он желал.
Снова пользуюсь моментом, бессовестно, бесстыдно, чтобы прильнуть к теплой груди и вдохнуть аромат ванили и сладких булочек. Целую шею, покусываю мочку уха, спускаюсь ниже, ловко стягивая галстук-бабочку и хочу поцеловать туда, где должна быть ключица, но не удерживаюсь и кусаю.
Стон. Это был настоящий стон! Все это время я, правда думала, совращаю куклу, потому что ангел не делал ничего или слишком стеснялся, или боялся, или, даже, злился, но не мог меня оттолкнуть. Что угодно. А сейчас. Я подняла глаза и встретилась с испуганным взглядом и красными щеками.
Скорее всего, он хотел сказать «нет». Но я уже не слушала. Лишь думала: «Если не нравится, так оттолкни меня, вот сейчас». Но я слышала тяжёлое дыхание, которое сдерживали, как могли, и периодические тихие стоны, срывающиеся сквозь сомкнутые губы. Я же продолжала свою пытку. Он не может быть не чувствительным. Поцелуй под подбородком, ногтями провожу по груди, рубашку давно уже умудрилась расстегнуть. Мягкий живот, по которому лёгкой щекоткой пробегаю пальцами. Руки уже устремились к ремню, который довольно легко мне поддался и ловкие пальцы скользнули под резинку нижнего белья.
Именно сейчас пускай в меня кинут камень, если посмеют сказать, что ангелы бесполы. Очень даже полы! Я это ощущаю своей ладонью. Но вот Азирафаэль, похоже, исчерпал лимит выдержки, потому что мужчина тут же схватил мою руку и вытащил ее из своих штанов, тяжело дыша, задыхаясь. Мне кажется, или это отдышка?
— М… Майк! Остановись. Пожалуйста. — его веки крепко сомкнуты, а руки дрожат, скорее всего, я слышала скрип зубов.
Ангел вскочил со стула и быстрым шагом ушел в другую комнату.
Я была бы не я, если бы не пошла за ним! И не пожалела: то, что мои глаза увидели в тот момент, когда я перешагнула порог темной комнаты, с задернутыми шторами, оказалось волшебством.
Посередине комнаты, где стояла на старом дубовом столике тусклая лампа, распространяющая вокруг себя желтоватый грязный свет, распростер свои белоснежные крылья Азирафаэль. Он все так же взлохмачен и румян, а рубашка на распашку. Могучие крылья, которые с трудом могли поместиться в комнате притягивали мое внимание. Перышко к перышку, каждое из которых белоснежно белое, кажется, они даже светятся. Не устояла, каюсь, прошла вперёд, протянув руку к чуду, которое предстало передо мной. Ангел был слишком занят, завернув одно из своих крыльев ближе к себе и что-то высматривая.
Мои пальцы коснулись мягкого пуха, по лёгкости сравнимого с сахарной ватой. Азирафаэль весь вздрогнул и испуганно посмотрел на меня.
— Азирафаэль…
— «Вы слышали, что сказано древним: не прелюбодействуй. А Я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем.» (Мф 5:27–28). «…блуд и всякая нечистота и любостяжание не должны даже именоваться у вас, как прилично святым, знайте, что никакой блудник, или нечистый, или любостяжатель, который есть идолослужитель, не имеет наследия в Царстве Христа и Бога. Никто да не обольщает вас пустыми словами, ибо за это приходит гнев Божий на сынов противления.» (Еф 5:3~6). «Не должно быть блудницы из дочерей Израилевых и не должно быть блудника из сынов Израилевых» (Втор 23:17). «Бегайте блуда; всякий грех, какой делает человек, есть вне тела, а блудник грешит против собственного тела.» (1 Кор 6:18). «Разве не знаете, что тела ваши суть члены Христовы? Итак отниму ли члены у Христа, чтобы сделать их членами блудницы? Да не будет! Или не знаете, что совокупляющийся с блудницею становится одно тело с нею? ибо сказано: два будут одна плоть.» (1 Кор 6:15–16). «Не знаете ли, что тела ваши суть храм живущего в вас Святаго Духа, Которого имеете вы от Бога, и вы не свои? Ибо вы куплены дорогою ценою.» (1 Кор 6:19–20). «Пекись о теле своем, как о храме Божием, — пекись, как имеющий воскреснуть и дать ответ Богу; бойся Бога как имеющий дать отчет Ему во всем, что наделал; когда тело твое получает рану, заботишься ты уврачевать его, так пекись, чтобы оно явилось чистым и в воскресение.» (Авва Исаий) «Если предающийся блуду прежде брака осуждается и наказывается то тем более — после брака. Ибо здесь бывает двойное и тройное преступление это тяжелее всякого греха.», — светловолосый говорил так быстро, что я совсем не поспевала за тем, что именно он говорит. И в окружении этого белого савана из перьев выглядел мой ангел таким несчастным.