— Красавица случайно не курит? — спросил мужчина, вынимая пачку «Мальборо».
— Курю, — с готовностью ответила Вика.
Он лихо спрыгнул с полки, и они ушли. «Красавица», — подумала Ольга, но без зависти и обиды. Они еще ехали вдоль Днепра, и арка радуги плыла впереди, поезд никак не мог поравняться с ней. «Надежда — мой компас земной, а удача — награда за смелость», — вспомнилась строка из песни, которую она пела вместе с отцом. Эта удаляющаяся радуга — не само счастье, надежда на него, его предсказание. Они не могут догнать ее, но она впереди, и поезд едет к ней, вперед, в будущее.
2
Мартовское солнце пробивалось сквозь плотно зашторенные окна аудитории ВГИКа, где шли занятия по актерскому мастерству студентов-первокурсников актерского отделения. От бурно начавшейся в этот год весны невозможно было никуда деться. И от любви тоже невозможно было никуда деться. И она исходила от двух людей, объединяя их, делая их одним целым. И сердца всех, кто смотрел на них, тоже плавились и таяли, как зимний лед за зашторенным окном, поддаваясь безумству первой вдруг вспыхнувшей любви.
шептал красивый высокий юноша в потертых джинсах, со светлыми русыми кудрями, обрамляющими классические черты лица, глядя на стоящую в отдалении задумавшуюся девушку. Девушка одновременно и не слышала его, будто он был далеко от нее и говорил тихо, и одновременно слышала их, потому что они совпадали с ее мыслями и чувствами. Она слышала их на том высоком, еще не открытом наукой уровне, неподвластном разуму, когда один человек вдруг начинает слышать другого, хотя и не видит его и до него не доносятся его слова. Она чувствует его, и это называлось любовью… Той, что отличает человека, еще не постигшего всей своей тайны от других живых существ… Это понимали все, кто неотрывно смотрел в лицо девушки, одухотворенное любовью и грустное одновременно; она узнала, что ее избранник из вражеской семьи, ненавистной ей, и счастливое: она впервые познала сладость и трепет влюбленности, и потрясение: так вот какое оно, чувство любви! Все это было и в голубых, широко раскрытых навстречу любимому, которого она не видит, глазах, и в стройной изящной миниатюрной фигуре, застывшей в позе ожидания счастья.
Репетировалась сцена под балконом из шекспировской пьесы «Ромео и Джульетта», тот момент, когда влюбленные разговаривают вслух, каждый сам с собой, не зная о присутствии другого.
В голосе девушки было отчаяние человека, который не может понять вдруг обрушившиеся на него знания, которые противоречат его желаниям, и в ее глазах блеснули слезы.
Ее лицо вдруг озарилось найденным решением проблемы, и в голосе послышалось облегчение, и слезы так и не пролились:
В голосе и лице появилась радость, и Джульетта, забыв о том, что говорит она для себя и до этого высказывающая свои заветные мысли тихо, громко, словно делясь с любимым найденным решением, воскликнула:
И так по-женски она это сказала, и так по-женски разрешила душевный конфликт, что все представители сильного пола, находящиеся в зале, невольно заулыбались, даже парень, играющий Ромео.
— Стоп! Это что еще за мина снисходительного превосходства на лице влюбленного! — сердито закричал мастер. — Ты должен быть сам глупо счастлив, — отчитывал студента человек, только за минуту до этого сидевший с таким же выражением лица и тоже, несмотря на опыт и возраст, поддавшийся игре будущей актрисы. Поймав себя на этом, он не стал требовать повторения сцены. Может быть, потому, что ему не хотелось разрушать того очарования, которое могло бы не повториться во второй раз, а может быть, потому, что он понимал своего студента, он добавил: — Все, на сегодня закончили, гуляйте, живите, — он махнул рукой в сторону окна.