Ту картину, которую она ожидала застать — забившуюся в угол и плачущую от страха малышку, она не увидела. В комнате было даже как-то уютно: на полу стоял серебряный подсвечник, в котором горели три зажженных витых свечи. Рядом сидела Рита, перед ней на кровати сидели игрушки: мишка, кукла, Буратино. Рита вслух читала им книжку. Увидев сестру, Рита читать перестала.
— Я воспитательница, — объяснила она. — А это — дети.
Оля удивилась тому, что Рита сделала то, что не догадалась сделать она сама, — зажгла свечи, хотя видела их ежедневно, проходя мимо них. Они стояли в гостиной на пианино. На пианино раньше, давным-давно, в другой жизни, точнее, три года назад, любила играть мама. А свечи зажигали, когда были праздники, когда стихало бурное веселье, надоедал резкий свет, хотелось отдохнуть. Мама садилась за пианино, начинала петь. Сначала она пела одна свою любимую песню, из которой Оля помнила сейчас уже не все слова. Но были там такие:
Голос у мамы был чистый, красивый, и, может быть, оттого, что песня была грустной, Оле хотелось плакать, но это быстро проходило, потому что сначала начинал подпевать отец, а потом все остальные, и песни чередовались — со всем веселые, детские, которые требовала Оля, и взрослые. От одной веяло свежим воздухом желанного будущего, когда Оля тоже станет взрослой, когда начнет сбываться то, о чем ей часто говорил отец, о чем он говорил ей в последний их разговор: у нее будет своя жизнь, она тоже станет уезжать, но у нее останется дом, где ее всегда будут ждать и любить и куда она будет возвращаться.
Оля, сидевшая обычно около отца, слышала его голос, и ее немного пугало, как это она окажется далеко от теплоты и уюта дома. Но песня была о надежде и о радости, и Оля, тогда еще не совсем понимающая смысла слов, думала, что это надежда на возвращение домой и радость от того, что вернешься, тем более что песня кончалась словами:
И ей становилось хорошо. А потом пели еще другие, тогда популярные песни, и любимую отца, от которой становилось совсем легко на душе:
Все эти воспоминания быстро мелькнули и погасли привычной горечью — песни оказались неправдой, слова отца не сбудутся никогда.
— Маленьким детям нельзя брать спички, это не игрушка, может случиться пожар, — строго начала говорить Оля сестренке, чтобы выплеснуть горечь.
— А как же без спичек зажечь свечки? — удивленно, как взрослая на ребенка, уставилась на сестру малышка. — А в темноте не видно буквы, а я читаю моим детям сказку, чтобы им не было страшно.
Оля поняла, что Рите все-таки было страшно, но она, в отличие от старшей сестры, решила проблему. Как объяснила Рита, такая же ситуация была у них поздно вечером в детском саду, и многие дети, оказавшись в темноте, заревели. Тогда воспитательница зажгла свечу, посадила всех рядом и стала им читать.
Оля присела на кровать, посмотрела на игрушки. Они были старенькими, у медведя не было носа, кукла была лысой, у пластмассового раскрашенного Буратино облезла краска. Это не казалось странным — игрушки были еще Олиными, из ее детства, она помнила их новыми, красивыми, даже помнила, как нашла утром, после новогодней ночи, так и не дождавшись Деда Мороза, Буратино, которого он оставил ей в подарок.
— У него был целый мешок подарков, — рассказывал ей папа. — А он долго в нем копался, выбирал самый лучший подарок, говорил, что для самой лучшей девочки выбирает. — И Оля ему верила.