У ворот дачи их уже поджидал черный вместительный «уазик» с иногородними номерами. За баранкой Федя Гаврюхин из «Варана», механик-ас. Разместились кое-как. Психиатра майор посадил рядом с собой на заднее сиденье, пристегнув наручником к своей руке. Тронулись, помолясь. В конце поселка подобрали Васю Коняхина с его причиндалами. Чем-то он был недоволен, но его никто ни о чем не спросил. И так понятно. Один трупак на всю поездку — это даже не разминка для снайпера.
Уже в Ручьевке, на пыльной деревенской улице разминулись с джипом и двумя «Скорпио», под завязку набитыми боевиками. Банда примчалась на экстренный вызов, но немного опоздала. Лихоманов и Чубукин пригнули психиатра к полу, но это была излишняя предосторожность. Из иномарок на занюханный армейский «уазик» даже не взглянули.
— На допрос не больше часа, — миролюбиво сообщил майор прочихавшемуся психиатру, — Дашь чистосердечные показания, вернешься к своим баранам.
— А если нет?
— Повешу на дереве в лесу, — сказал Лихоманов.
3. Кузнечик любит как умеет
К концу лета ожила пропагандистская компания по перезахоронению Владимира Ильича, но, как и в прежние годы, шла туго. Правда, под давлением властей сторонником перезахоронения неожиданно выступила православная церковь. Патриарх всея Руси высказался в том смысле, что, дескать, негоже, когда демократическая молодежь, выбравшая местом главных тусовок Васильевский спуск и Красную площадь, веселится как бы на костях мертвецов. К сожалению, благородная мысль не нашла поголовной поддержки в обществе, особенно среди старшего поколения, необратимо зараженного коммунячьим вирусом. Опять началось вялое брожение в умах, предвестник социальной смуты. Правительство пошло на неординарные меры и назначило денежное вознаграждение тому, кто предложит приемлемое решение тупиковой проблемы.
Узнав о сумме вознаграждения, в конкурс включился Глеб Егоров со своей «Аэлитой». Его идея, озвученная всеми средствами массовой информации, заключалась в следующем. Ленина из мавзолея, естественно, убрать, как просила в несуществующем завещании его матушка, а на его место положить ныне здравствующего президента, отца всех свобод. Россиянам безразлично, кто там будет лежать, лишь бы было кому поклоняться. Компромисс замечательный во всех отношениях, но была в нем одна несуразица, сразу бросавшаяся в глаза: президент, как уже сказано, пока, слава Создателю, живой, его иногда даже показывали по телевизору. Егоров и тут нашелся, не спасовал. Борис Николаевич временно может лежать в мавзолее только по выходным дням, вместе с любимой капельницей, тем более, оттуда ему ближе до рабочего кабинета, чем из Барвихи или ЦКБ. Всех остальных захороненных, этих революционеров и маршалов, тоже давно пора переправить куда подальше, а в кремлевской стене зарезервировать места для истинных героев (список из ста фамилий, начинавшийся именами Гайдара и Чубайса, прилагался), вколотивших последние гвозди в гроб коммунизма.
Заманчивая идея настолько быстро овладела массами, что уже на следующий день в Москве начались карнавальные шествия с раздачей бесплатного пива и разбрасыванием в толпе тампонов с крылышками.
…Егоров от души веселился, наблюдая за очередным умопомрачением москвичей, но ему стало не до смеха, когда услышал о наглом нападении на загородную базу «триады». Черную весть доставил Су Линь, явившийся в офис без предупреждения. Держался он, по обыкновению, беззаботно, но в улыбке проскальзывала горечь.
— А что говорит Догмат Юрьевич? — поинтересовался Егоров.
— В том-то и дело, что молчит.
— Почему?
— Смертельно напуган. Его куда-то увозили, он вернулся только вечером. Надо ждать, пока очухается.
Су Линь рассказал кое-какие подробности. Повару Джолаю удалось сделать несколько снимков и спрятаться от преступников в котельной. Бандитов было четверо, две женщины и двое мужчин. Действовали они вполне профессионально, но все же, по почерку, — это не чекисты. Слишком малочисленная группа и не предъявляли никаких официальных документов. Конечно, добавил Су Линь, сейчас все так перемешалось, что трудно отличить порядочного человека от негодяя, но суть не в этом. Суть в том, что, похоже, организация засвечена.
Китайцу совсем не удалось поспать в минувшую ночь, но выпив кофе с коньяком он немного ожил.
— Могу я быть с вами откровенным, Глеб?
— Конечно. Ведь мы же друзья.
Китаец поблагодарил его коротким кивком.
— Знаете, как это бывает… Сперва одно, потом другое. Много планов, много надежд. Никогда нельзя забывать о тщетности человеческих устремлений, не правда ли?