— Ты меня спрашиваешь? Ему этот вопрос и задашь!
На мгновение я уставился в лицо друга, затем опрометью бросился к неподвижному телу, к которому уже шли по настилу несколько человек. Неужели жизнь не покинула тебя?!
— Коори! Держись, мышонок! Эй, носилки сюда!
Кровь стоит в ямочке горла — не понять, бьётся жилка или нет. Главное, не вытаскивать орудие убийства. Металл отворяет Кровь. Но он же и запирает! Или течь уже нечему?
— Ты ответишь за смерть принца!
Оборачиваюсь: это Кенске пинками подгоняет невысокого толстого человечка. Лицо бывшего придворного летописца серое, как старый моккан, даже алые отблески пламени не оживляют его. Ещё живой, но уже мертвец.
— Постой, Огата. Духи смерти слетаются на падаль. Если принц выживет, я… он заменит смерть изгнанием.
"Если Коори поправится, кем станешь ты?" — шепчет подленький голосок, я вскидываюсь на Мунэо, но губы предателя шевелятся в молитве. Неужели это мои собственные мысли? Какая мерзость…
— Есть здесь хоть один лекарь?! Ю!!! — лоб ещё тёплый, только в волосах запутались снежинки. Редкие белые звёздочки тают под моим прикосновением, оставляющим кровавые следы. Бедное дитя, бедное глупое дитя, не доверявшее никому…
— Посторонитесь, пропустите госпожу! Да не толкайтесь вы, разольёт!
Женщина? Наверно, сестра принца и вдова изменника.
— Пожалуйста, уйдите… — слова замирают у меня на губах, а едва заметная зелёная искорка мечется в воздухе, выделывая бешеные круги над головой принца. — Мэй?
— Богиня отправила посланника — я пришла. Подержите, господин Кайдомару!
Просьба, больше смахивающая на приказ — и в моих руках чаша, до волнистых перламутровых краёв заполненная прозрачной жидкостью. Не умеешь ты, Ю, вещи прятать…
— Что в ней?
— То, что дарует жизнь. Мне надо сосредоточиться.
— Простите.
Насмешка судьбы или пророчество? Всё-таки он существует, эликсир бессмертия! Существует!
— Если госпожа Мэй-Мэй воскресила меня водой из Родникового Святилища, то и озёрная сгодится, я так думаю.
Ясумаса становится позади девушки, ободряюще смотрит на меня. Да ведь это он прокладывал ей дорогу! Что ж, в руках целителя простая вода — лучшее снадобье. Богиня, помоги ей! Изначальные Силы, сотворившие наш мир — явите чудо своим детям!
Глаза закрыты, губы тихо шепчут… нет, напевают. Пальцы, смоченные в чаше, тычутся в застывшую маску смерти, спускаются вниз, к горлу… совсем детское, кадыка — и того нет, немудрено было за девушку принять… цепляют за острый металлический выступ… не надо!!!
— Она знает, что делает, — ладони Ю у меня на плечах. — Доверься ей, ведь она — светлая мико!
Но я чувствую: что-то идёт не так. Кровь… как много крови! Ключом бьёт, и ладони Мэй, черпающие покрасневшую воду горсть за горстью и поливающие рану, уже алые.
— Богиня, помоги мне! — вскрикивает она, открывая глаза, умоляюще глядя на нас. — Помогите, кто-нибудь! Не получается…
Молния и смех Кагуры. "Тьма, переполняющая сердце, да исторгнется и воссияет!" Без остатка выпила всё, старая ведьма! Тьму, свет, силу. Пока вернётся, и вернётся ли?
"Присутствие ки-рина и его избранника усиливает волшебство…" — детский голосок журчит, насмешливый и грустный одновременно. А ведь я знаю, кто ты, Богиня, жестокая в доброте и милосердная в гневе! — "Нелепо отвергать то, что способно принести пользу".
Мы с Ю переглядываемся и понимаем друг друга, как в Юме; горячие ладони ложатся поверх моих. Там, на севере Фунао, наше единство отняло множество жизней — пускай хотя бы одну подарит здесь, на юге! Мы ведь онмёдзи, в конце-то концов. Когда вместе.
Слова не нужны. Встаём, поднимаем чашу высоко над головой, и поток воды падает на подставленные руки Мэй — но, омывая их, он уже не красен — нет, радуга сверкает над ним, словно в солнечный день. На лице Ю — разноцветные блики. Откуда столько света?!
Радостные возгласы вокруг. Да это тьма рассеялась, и люди ликуют, обнимают былых противников! Задираю голову, чтобы увидеть последний взмах пламенных крыльев перед тем, как птица взмывает вверх. Прощай, предвестник солнца! Но если одно волшебство подействовало, то…
— Очнитесь, Коори-сама, — я смеюсь, глядя, как недоумённо он хлопает глазами, серыми глазищами Юки. — Негоже наследному принцу Империи спать на подмостках!
Он смотрит на меня, так пристально, что слёзы начинают струиться по щекам. Разве я сказал что-то дурное? Разве чем-то обидел?
— Простите…
— Нет, это вы меня простите! Хватит лжи, хватит обмана, я задыхаюсь от него с первых дней жизни. Я не принц!
— Но…
— Послушайте же, и не перебивайте хоть раз! — Коори даёт мне знак, и я поднимаю его на ноги, слишком тяжелы доспехи для хрупкого тела и души, едва вернувшейся с той стороны. Что происходит, неужели ещё не всё? — Дядюшка Кенске, господин Татибана, господин Мидзасира, — он подзывает всех, кто поднялся к нам. — Я хочу открыть правду. Шестнадцать лет назад Сыну Пламени, да проходит его путь в Свете, боги даровали дочь. Но ками приносят счастье не по рангу. Прислужница покойной императрицы родила сына, и поначалу детей перепутали. Императору объявили о рождении наследника, а, разобравшись, побоялись признаться, да и честолюбие младшей супруги противилось этому. Всем известно, что уже тогда отец невзлюбил принца Тоомару, а Таката с детства был недалёким. Ах, если бы я родилась мальчиком! Или осталась в чужой семье…
Но увы, ками распорядились иначе. Мой кровный брат умер спустя несколько дней, и матушка вернула меня к своей груди, убоявшись прогневить Небесную Владычицу и презрев опасность разоблачения. Вы даже представить не можете, на какие ухищрения пришлось ей пойти, чтобы вырастить принца из маленькой девочки! Тётушка находилась при мне неотлучно, мать запугивала немилостью отца, ками, Они, стоило только мне оговориться. Я научилась лгать во всём — в словах, движениях, даже в мыслях.
Не знаю, насколько далеко она продумала мою жизнь — её собственная прервалась слишком рано. А я, десяти лет от роду, оказалась в ловушке, боясь утратить любовь отца да и, чего уж скрывать, собственное благополучие. Сын Пламени не щадил изменников, а худшего предательства нет, чем предательство со стороны близких.
Он сокрушался, сетуя на слабость моего здоровья, хотя для своего пола я росла вполне крепкой. Приходилось ссылаться на недомогание всякий раз, как дело доходило до иных занятий, нежели науки и верховая езда. В седле без разницы, мужчина ты или женщина!
И всё же он выделял меня среди сыновей, чем одновременно радовал и огорчал. Я так его любила! Это для вас он был правителем, а для меня — отцом, самым лучшим в мире. В последние дни он проявлял ко мне особое внимание, и я часто порывалась признаться, но так этого и не сделала. А потом было поздно.
"Коори, дитя моего сердца — не медли…"
Я помню каждое начертание в той записке, что держите вы, господин Мидзасира — торопливой и, вместе с тем, подробной. Смерть принца Тоомару заставила отца прозреть, увидеть истинных зачинщиков. Вам, Мунэо-но Анноси, и впрямь было чего опасаться — ваше имя стояло среди перечисленных в ней имён заговорщиков на первом месте. Не Исаи был главным — вы! Но пускать стоило огненную стрелу, а не звёздочку. И в свиток, а не в меня. Хотя откуда вам было знать, что препятствием к престолу я действительно не являюсь?
Теперь можете судить, если сочтёте нужным. Я не отрекалась от того, что всё равно никогда не могло стать моим. Но если отказ склонит вас на сторону господина Хитэёми — то я буду молить принять его, вашего истинного правителя. Как будто человек, обладающий божественным правом, нуждается в поддержке слабой женщины, никаких прав не имеющей…
— Никаких прав? — вмешался я, опасаясь, как бы девочка не наговорила лишнего. Девочка — всё-таки, девочка! Будь у меня хоть миг остановиться и подумать, я сам бы догадался, после всех перипетий нашего с ней путешествия. И разве могла обознаться моя мать, мудрая Норико? Ни в этом, ни в прочем! — Одно право у вас уж точно есть, как у всякой женщины. Право ответить «да» или "нет"!