Завершив церемонии, приличествующие встрече почтительного сына с родителем, я представил своих спутников. Разумеется, не вдаваясь в подробности относительно сновидческого дара ханьца и природы девушки-куклы. Последнюю я, по предварительному сговору, назвал госпожой Ю. Единственная и неизбежная ложь. О прочем же умолчал.
Хранить тайну гостей даже перед родными и близкими я решил ещё в пути. Во-первых, чужая. Во-вторых, кто знает, куда она способна завести? Памятуя о цели поездки… какой цели? Правильно, неизвестной, а посему разумно придержать язык. Да и не всякий сундук следует открывать; история несчастной Мицко — красочное доказательство сей древней мудрости. К тому же, долг перед Сыном Пламени превышает сыновний, а ведь юмеми зачем-то понадобился моему троюродному дяде! Вечером отправлю Дзиро с донесением в Судебную Управу. А завтра мне наверняка велят препроводить ханьца к императору. Тогда всё и прояснится. Хотелось бы верить.
Мать, возраст которой никак не отразился на изящном сложении, с обычным достоинством внесла саке, тепло поздоровалась со всеми и вернулась в свои покои, уведя Мэй-Мэй. Отец завёл ничего не значащую, но обязательную беседу с расспросами о благополучии Южной Столицы (можно подумать, сам не вернулся оттуда меньше месяца назад). Ханец вежливо заверил его, что в Кёо царит благодать, и выразил надежду на процветание великой Центральной Столицы Овары. Я добавил, что путешествие было омрачено лишь непогодой. Очередная недосказанность. И, наконец, спросил о том, что терзало меня с того самого мгновения, как повозка миновала Алые Ворота:
— Поведайте, о ком скорбит наша столица?
— Скончался принц Таката, — кратко сообщил отец.
Я с удивлением и некоторым облегчением посмотрел на него. Потеребил верхнюю губу и, встретив недовольный взгляд Хитэёми-но Хидэ, поспешно сложил руки на коленях.
Второй сын императора был крепким, как бык, мужчиной немногим старше меня, если чем-то и обделённым, то никак не жизненными силами. В то время как наследный принц Тоомаро и Коори, третий сын моего дяди, пошли здоровьем в родителя, никогда не отличавшегося телесной мощью, заподозрить среднего отпрыска даже в обычной головной боли не могло самое воспалённое воображение. Чтобы голова болела, в ней должно что-то находиться, а Таката на протяжении всей своей жизни доказывал обратное.
Я его недолюбливал, а брат — откровенно презирал, частенько сталкиваясь с ним по долгу службы. Кто-то внушил бестолковому увальню, что он — непревзойдённый воитель, и тем самым нанёс удар честолюбивым помыслам Хономару. Избавление государственных дорог от разбойного люда, столь успешно начатое последним, сразу же пошло на спад, как только стражу возглавил могучий принц, упивающийся назначением из чистого злорадства. К сожалению, это не препятствовало ему упиваться в прямом смысле. Однажды мой брат и его люди едва не погибли, исправляя оплошности начальства, после чего Сын Пламени, отринув отцовскую любовь, передал полномочия Хоно, за что Таката невзлюбил прежнего подчинённого ещё сильнее. С тех пор вражда протекала меж ними вяло, но неустанно, как наша медленная река, несущая потоки вдоль Срединной равнины в Млечное море.
Интересно, что скажет Хоно, узнав о гибели недруга? И как хорошо, что братец сейчас на севере. На душе спокойнее…
— Что же случилось с принцем? — спросил я отца.
— Говорят, отравление несвежей рыбой, — поморщился тот, всеми силами стараясь показать, что случившееся его не радует. Если моего брата надутый болван раздражал, путаясь под ногами, то отец исходил ядом при одном упоминании имени человека, покусившегося на права — да что там, жизнь — возлюбленного сына! Признаться, я не терпел Такату за то же самое, а ещё за скудоумие: качество, способное отвратить меня от любого.
— И давно?
— Четвёртый день, так что прибыли вы вовремя. Завтра закончится основной траур, и можно будет отпраздновать ваше благополучное возвращение и наше с уважаемым господином Ю знакомство. Посему, — он бросил взгляд на гостя, — смиреннейше прошу прощения, что не чествую вас, как подобает, в этот исполненный скорби день!
— Ваш дом — образец гостеприимства в тяжелые для страны времена, Хитэёми-сама! — вежливо ответствовал Ю. Я подавил ухмылку: с уходом Такаты ноша государства, на мой взгляд, изрядно облегчилась. Да, мне нисколько не жаль напыщенного глупца, озлобленного на нашу семью! Разве что самую малость. Должно быть, стыдно умирать столь нелепой и низкой смертью…
Отсидев положенное время, мы дождались, когда отец сошлётся на срочные дела, и благовоспитанно удалились на осмотр сада. Это соответствовало и установленному порядку и, что немаловажно, моим желаниям.
— Усопший был человеком, недостойным добрых слов? — полюбопытствовал Ю, как только мы устроились на бамбуковом настиле под мандариновым деревом. Морось прекратилась, хотя небо осталось пасмурным. Похолодало.
Я вздохнул. Не получается у отца скрывать чувства.
— Скорее, не каждого посетит вдохновение, дарующее эти самые добрые слова. Хотя Мунэо-но Анноси оно наверняка посещает…
— Кто он? Распорядитель ритуалами? — предположил мой собеседник.
— Если бы! Придворный летописец! Из низших, а возвысился благодаря умению составлять льстивые и недостоверные хроники, — буркнул я.
— Как у вас всё сложно… — юмеми, улыбнувшись, погладил тонкий мандариновый стволик, после чего осторожно прислонился к нему. Слуги разыскали нас, и теперь маленькие чашечки саке многообещающе согревали пальцы. Праздновать возвращение запрещено, но поскорбеть о судьбе безвременно почившего принца — дело благое? Да, надо не забыть позвать Дзиро. Вот отдохнём немножко…
— Сложно? — я отставил опустевшую чашечку и лениво потянулся. Тело охватила усталая истома, разговаривать не хотелось. Ещё раньше я обнаружил, что в обществе ханьца слушать тишину не менее приятно, чем вести увлекательную беседу. Да и что остаётся, когда ваш спутник на любые расспросы предпочитает смеживать веки, изображая крепкий сон? Волей-неволей научишься получать удовольствие от совместного молчания.
— Угу… — южанин прищурился, будто сытый кот. Мысли прочёл, не иначе! — Сложно. Но занимательно. Ты даже не представляешь, как меня тянет полюбоваться на этого вашего императора!
Кабы напиток был у меня во рту, я бы, несомненно, поперхнулся. Наглец! Лишённый не только почтения к святыне, но и чувства самосохранения. А ну как возьмёт — и ляпнет такое при дворе? Или ему нечего опасаться? Терпение, Кай. Завтра, завтра всё узнаем.
— Но пока меня больше всего занимает… не угадаешь, что! — продолжал тем временем юмеми, сделав вид, что не заметил моего негодования.
— Мэй-Мэй? — осведомился я.
Тот замахал руками.
— Вовсе нет, я полностью полагаюсь на гостеприимство твоей семьи. Да и сама девочка не пропадёт. Если пожара не будет, — добавил он, искоса взглянув на меня.
Я пропустил подначку мимо ушей и плеснул саке нам обоим.
— Так что же тебя занимает?
— Вон тот обгорелый пень, — юмеми, обернувшись, указал на останки Хозяйки.
— Все удивляются, — кивнул я и вкратце просветил гостя.
— А, священное дерево, — понимающе протянул тот. — Понятненько.
— Что именно? — заинтересовался я.
— Это место обуглено, если говорить образно. Я о самой земле, на которой росло дерево. Знаешь, что бывает, когда на свежей траве устроишь большое кострище?
— Выжженное пятно, — быстро ответил я. — На долгие годы.