Длинный, которому я, судя по всему, немного перебил дыхалку, ворочается на полу, поднимаясь. Смотрит на меня, обещая скорое возмездие. Убивать явно хочет.
А я скалюсь поощрительно.
Давай, малыш, продолжим!
Я на адреналине диком, на эмоциях, прет гормонами, и кажется, что я весь мир сейчас нагну.
Ю-ху!
Да!!!
Длинный встряхивает головой, как бык, которому уебали по лбу, фыркает. Радужка выбирает именно этот момент, чтоб кинуться к нему:
— Все, блять! Все!
С размаху лупит его по груди один раз, второй, на третьем он перехватываает ее ладошку, сжимает, наверно, чересчур сильно, потому что она вскрикивает, и меня тут же подбрасывает яростью:
— А ну отпустил ее, сучара!
Рвусь к нему, но сзади меня перехватывают Лекс и Вилок.
— Тормози, Сомяра, потом, все потом… А то уже охрану позвали, — говорит мне на ухо Лекс, и я в самом деле торможу.
Да и длинный тут же отпускает руку сестры и покорно позволяет себя лупить по плечам и башке. По башке она бьет, смешно подпрыгивая, потому что иначе не достает нихера.
Радужка бьет его и злобно материт, мстительно обещая все рассказать папаше, и тогда кое-кого ждет неминуемая военка.
— О себе переживай, засранка, — не остается в долгу длинный, — я тоже молчать не буду в этот раз!
— Ой, да вперед! — напоследок презрительно пихает его в грудь Радужка, разворачивается на каблуках и топает ко мне под грозный рев брата: “Куда, блять?”
Я шевелю плечами, заставляя Лекса и Вилка отпустить, выпрямляюсь, смотрю на подходящую Радужку с выжиданием и усмешкой. Последняя отдает дикой фальшью, но блять… Не могу по-другому. В конце концов, за ней ход, я все сделал, чтоб доказать свои чувства. Не на колени же перед ней падать…
В толпе, окружющей нас, гробовое молчание, и только камеры телефонов горят. Ох, блять, звездой ютуба буду…
Но это все фоном.
На первом месте — лицо моей Радужки, красивое и злое.
Ну давай, делай выбор, малышка…
И она делает.
Мне прилетает по роже маленькой, но твердой ладошкой. Один раз, второй, третий.
Не повторяю ошибок длинного, перехватываю нежно, тяну на себя и тут же целую центр ладони. Смотрю при этом только в яростные глаза, в момент поцелуя ставшие огромными и неверящими.
Ну да, прямо у всех на глазах. Ты меня бьешь, а я тебя целую. Да, Радужка. На все похер. Кроме тебя.
На задворках восприятия матерный рев длинного: “Какого хуя? А ну пустил!”
И какая-то возня.
Похоже, это охрана очень вовремя притащилась, перехватила дурака.
А мы с Радужкой опять в коконе, в безвоздушном пространстве. Я вижу, что она не дышит, смотрит на меня, смотрит… Губки размыкает, и я не могу терпеть, тянусь к ней. Прямо под прицелами камер, на глазах ее придурка-брата…
И вижу, что она тянется ко мне. Это совсем маленькое движение, но оно есть, оно для меня — карт бланш.
Я не успеваю поцеловать ее.
Охрана решает, наконец, что пора уже выполнять свои обязанности, и нас с длинным уводят на разборки.
Но перед тем, как подчиниться, я говорю Радужке громко, чтоб все слышали:
— Я тебя домой отвезу сегодня.
— Да с хера ли? — тут же начинает пузыриться длинный, но я его не слышу. Я смотрю только на нее, жду только от нее ответа.
Радужка сужает глаза и резко отворачивается, не говоря ни “да”, ни “нет”.
Но мне этого достаточно.
“Нет” не сказала. А это значит, “да”.
Да.
Ебать…
Я — самый счастливый на свете мудак!
— Даже не думай, сучара, — рычит мне длинный, когда нас в сопровождении охраны ведут к ректору, но я настолько счастлив, что даже не реагирую на него.
Похер, вот честно.
На все похер, на грядущие разборки с ректором (подумаешь, не впервой), на очень даже вероятное продолжение махалова с длинным (плавали, знаем… Длинная штанга, хорошо упал, и еще будет падать).
Губы, чуть треснувшие от удара, непроизвольно растягиваются в довольной улыбке.
Она не сказала “нет”….
Ради одного этого стоило все сегодняшнее затевать…
Глава 26
— О, бля! И где ты был? — наезжает на Немого Лексус.
Тот молчит, что вообще нихера не удивляет, закуривает, смотрит в сторону. Рожа, ксати, странно расслабленная, словно только что узнал что-то хорошее. Ну, или удачно засадил кому-нибудь. И у меня даже есть догадки, кому именно.
Сторона наветренная, и до меня чуть-чуть долетает через табачный дым знакомый аромат парфюма одной охерительной красотки. Немой, похоже, нехило так о нее потерся, душевно…
Учитывая, что чуть раньше Лекс пытался засунуть этой же красотке язык в ухо, то ситуация назревает интересная.
И в другой раз я бы даже поржал с удовольствием над этим всем, но вот сейчас мне глубоко по барабану будущая разборка.
Просто потому, что сегодня сам планирую кое о кого потереться… И от этого на лице неконтролируемо расплывается широчайшая улыбка, настолько радостная, что парни даже косятся, правда, без особого удивления, считая, наверно, что это я такой счастливый из-за победы над длинным.
— Не видел, как Сомяра этого длинного раскатал! — тут же подтверждает мои догадки Лексус, все же немного сбавив тон. Слишком морда у Немого сложная сейчас. Непривычно…
Немой, естественно, молчит, продолжает курить и щуриться вдаль…
И меня прямо дергает за язык в этот момент:
— А че у тебя с Алькой? Все уже ровно? — спрашиваю у Лексуса.
— Да, — самодовольно пыхтит тот, — заеду сегодня за ней… Минет она, конечно, делает херово, но с другой стороны…
И вот тут ему прилетает. С вполне ожидаемой стороны.
Я смотрю, как Лекс с матерным воплем летит по ступеням вниз, как Немой, проследив его полет, философски сплевывает вслед, почесывает кулак и разворачивается к стоящим неподалеку охранникам, пропасающим нас с момента душевного разговора с ректором, и только усмехаюсь.
Лекс заслужил, однозначно…
И мне его не жаль. Ну, а Немой… Сам разберется, я думаю.
Зато народ рассосется, и я спокойно встречу свою малышку.
И, может, чуть-чуть о нее потрусь…
Полиция, судя по всему, дислоцирующаяся рядышком с универом, потому что приехала через минуту ровно, забирает спокойно наблюдающего за мучениями Лекса Немого, следом скорая увозит и самого страдальца, а я высматриваю в толпе радужную копну.
И уже через пять минут лечу на этот маяк, словно сбившийся с курса в тумане корабль.
Радужка стоит чуть сбоку, с недоумением разглядывает броуновское движение на крыльце и выглядит невероятно беззащитной, нежной такой…
У меня губы пересыхают от волнения и предвкушения.
Хочу ее поймать сходу, утащить куда-нибудь в уголок…
И напарываюсь опять на длинного! Не дойдя пару метров до нее! Да что за блядь?
Игореха толкает меня в грудь, загораживая сестру:
— Пошел нахуй!
— Сам пошел! — рычу я в ответ и тоже толкаю его. Надо же, сучара, ну никакой жизни не дает!
Нет больше терпения у меня, все!
В этот момент мне глубоко насрать на последнее китайское от ректора, на угрозу отчисления и прочее.
Мне хочется его уебать, просто в землю вбить за то, что никак не позволяет приблизиться к Радужке!
— Да вы оба меня достали! — неожиданно вклинивается между нами Радужка, смотрит то на него, то на меня злющими глазами, толкает по очереди нас в грудь, силясь увеличить расстояние между нами, — оба! Вы мне жить не даете! Два дурака! Да пошли вы нахер!
Толкнув нас в последний раз, очень, кстати, сильно, она слетает по ступенькам, набирая по пути кому-то.
— А ну стоять, засранка! — рычит длинный, рвется за ней, я тащу его назад за ворот, отшвыриваю и сбегаю первым с крыльца.
И тут же торможу, с удивлением наблюдая, как Радужка, умудрившаяся за пару секунд свалить аж к другому краю крыльца, прыгает на заднее сиденье… ровера Вилка!