Тот отлетает на свое корыто, заливая его равнозначным цветом по всему капоту. Орет что-то, копошится, но вставать не торопится.
А я жду.
Лениво уворачиваюсь от прыгающей рядом Радужки, желающей мне жестко мстить за своего приятеля, и все надеюсь, что парень достаточно крепкий, чтоб встать и хоть немного проявить мужика в себе.
Но дожидаюсь только невнятных матерных угроз, да и те выкрикиваются под прикрытием капота.
— В травмпункте скажи, что тебя Виталя Сомов потрогал, они тебе скидку сделают на лечение, — кратко консультирую парня, — и, если не хватило, завтра можешь еще раз попробовать подкатить к моей девочке.
— Я не твоя! — вклинивается Радужка и пытается опять пнуть меня по ноге.
Уворачиваюсь, смеюсь, и вслед за мной смеются зрители нашей душевной беседы.
— Она просто немного нервничает, — поясняю в пространство, — расстраивается. Давно не видела нашего щенка. Он, кстати, скучает, Радужка…
Тут я разворачиваюсь к ней, перехватываю летящий прямо в рожу остренький кулачок, смотрю в горящие бешенством глаза серьезно и жадно.
Ответь мне, Радужка… Ответь…
Огромные глаза удивленно расширяются, на мгновение занавешиваясь ресницами, а затем тоже острятся:
— Дешевый прием, Сом!
— Какой остался, Радужка…
— Я уверена, что с Шариком все хорошо! Вряд ли он меня помнит…
— Помнит, конечно, и скулит по ночам…
“В унисон со мной”, — хочется добавить, но держусь, хотя глазами прям траслирую несказанное.
— Врешь опять… — выдыхает она, — врешь все!
— Неа… Приходи в гости, Радужка…
— Нет.
Дергаю ее на себя, краем глаза отмечая, как парнишка грузится в свою табакерку и сваливает в закат. Ну и хорошо, молодец… Интересно, а почему это его длинный не пасет? Или ему можно? Только мне нельзя?
— Кто это? — мотаю подбородком в сторону остывшего следа ниссана.
— Друг!
Глаза Радужки опять начинают сверкать неуступчивым злым блеском, похоже, не удалось мне зацепить ее виной про Шарика!
Ну, ничего… Тем более, что про друга сейчас вот очень интересно!
— Да? Че-то ссыкливый такой друг у тебя! А длинный в курсе про него?
— Да! Одобряет!
Черт…
Не верю!
Этот придурок никого не одобряет и не одобрит, пока Радужке сто лет не стуканет!
— Врешь ведь… А если спрошу у него?
— Давно зубы не пересчитывал?
— А ему требуется пересчитать?
— Все! Отпусти!
Я удивленно перевожу взгляд на свои пальцы на тонком запястье, только теперь понимая, что все это время держал ее.
Радуюсь эгоистично этому обстоятельству и совершенно не собираюсь выполнять приказ Радужки.
Наоборот, тяну на себя, мягко, но неотвратимо. По моим прикидкам, времени не особо много остается до появления ее цербера.
Сто процентов, кто-то из зрителей стуканул уже.
Немой стоит чуть в стороне, тоже понимая ситуацию и паля обстановку. Все же, по большей своей части, он остался нормальным пацаном. Пусть и каблуком, конечно, безвозвратным…
— Шарику надо прививку делать… — говорю тихо, дурея от близости, потому что Радужка подается, прижимается на полсекунды, раскрывает губки…
Тоже соскучилась, малыш? Ну прости меня, сучару… Прости уже, хватит…
— Вот и ставь!
Мне прилетает по щеке, звонко так.
В толпе ахают девки, свистят неодобрительно пацаны. А мне похер. Пусть лупит.
— Не буду! Ты ее притащила, ты и возись!
Наклоняюсь, чмокаю в губы коротко, получая охерительный по мощи разряд кайфа. Но мало! Мало!
Отпускаю, пока не прилетело еще раз, отскакиваю, опять превращаясь в обычного придурка, смеюсь:
— Давай, Радужка! Или забирай своего блохастого утырка! Он мне надоел! Не заберешь, завтра выкину, нахуй!
— Не выкинешь!
— Посмотришь!
— Сука ты!
— Не без этого…
Разворачиваюсь и взлетаю по ступенькам в универ, по пути разминаясь с длинным, прущим носорогом на разборку.
Усмехаюсь в красную злую рожу:
— Плохо смотришь за сестричкой, Игореша! Ее чуть было какой-то урод на ниссане не утащил! Еле отбил! Не благодари!
Наблюдаю, как информация медленно проникает в слишком мелкий для таких усилий мозг длинного, как он разворачивается к сестре с твердым намерением выяснить, че там за ниссан такой бесстрашный.
Ловлю ее злобный взгляд, показываю знаком, что жду звонка, и отчаливаю, вполне довольный собой, под рык длинного:
— Какой еще ниссан, бля?
И звонкий ответ Радужки:
— Ой, отъебись уже!
Моя девочка… Ласковая такая… Ромашечка прям…
Глава 31
— Слушай сюда, морда, сейчас приедет твоя хозяйка, только попробуй мне не притвориться умирающим лебедем! Понял? Жрачки лишу на сутки!
Шарик строит умильную морду, успешно строя из себя редкостного придурка, и на всякий случай пытается стучать по полу обрубком хвоста. Получается странно, пса всего корежит, и видок получается стремный и слегка дебиловатый. Самое то, что надо.
— Вот так и делай, когда Радужка придет, — одобряю я телодвижения псины, — и, самое главное, не вздумай потом ломиться в дом! Кастрирую, блять!
Шарик лупит на меня глаза, сходу погружаясь в перспективы грустного безъяйцевого будущего, пугливо прячет морду между лапами. Артист…
Сделав нужное внушение, я спешно пробегаюсь по дому, пытаясь прибрать то, что раскидано, и понимая, что бесполезно метаться. Клининг был три дня назад, Шариковыми стараниями дом превращен опять в хлев меньше, чем за сутки, и до следующего клининга еще три дня… Ну, главное, чтоб в гостиной все было чисто. И в спальне.
И нет, это я сейчас вообще без рассчета.
С надеждой, конечно, но слабой…
Радужка, она такая… Может вообще не приехать.
И че тогда делать?
Лишенца этого я, само собой, не выпину из дома, потому что, конечно, скот, но не зверь же.
Мелкий драйвовый тремор покидает тело, давая место осознанию тупости ситуации. Бляха, да на что я вообще рассчитываю?
Придумал какой-то идиотский повод… Да не придет она! Не придет! Она забыла уже давно… И не дура… А я — дурак… Такой вот дурак… А еще над Немым прикалывался… Дурак…
Шарик внезапно поднимает одно ухо, настораживаясь, а затем с брехливым дворняжьим лаем мчится к дверям.
И мое сердце подпрыгивает в унисон с собакой.
У двери оказываюсь мгновенно, нажимаю на кнопку открытия ворот и вижу, как Радужка заходит через калитку во двор.
И вот клянусь, в этот момент у меня все внутри напрягается так, что дышать не могу.
Идиот такой… Но ничего не могу с собой поделать, чуть ли не трясет от возбуждения.
Она такая… охерительная!
Маленькая, тонкая, вся в черном, как обычно, и волосы эти радужные, красивая до немоты и слепоты!
Идет, напряженно сжав губки, глаза в пол лица, яркие такие, блестят.
Я себя реально чувствую девственником, впервые увидевшим женскую грудь. Все горит, пылает, во рту сохнет.
И в голове, сквозь вату кайфа от того, что пришла! пришла! пробивается здравая мысль: “Угомонись, урод… Приди в себя. Набросишься на нее с порога, это будет плохо! Плохо! Больше не увидишь ее…”
И только это привносит ноту спокойствия в мой сошедший с ума организм.
Открываю дверь, выпуская на волю беснующегося Шарика, тот сходу начинает прыгать на Радужку, облизывать ей руки, и тут не поймешь, то ли реально помнит ее, то ли просто на редкость радостный дурак.
Хотя… Я бы и сам сейчас ей что-нибудь облизал. И, возможно, так же попрыгал… Но вместо этого спокойно скалюсь в ответ на хмурый взгляд, киваю, чтоб зашла.
— Нет, я за Шариком, — сухо информирует меня Радужка, сходу обламывая все надежды и, пусть и фантастические, но все же планы.
Я ощущаю, как трещит моя, с трудом возведенная хлипкая стена напускного цинизма, но пока что держусь.