Впрочем, я, рванувший следом, не попрощавшсь ни с кем из компашки, вполне за него сойду.
Ловлю Радужку уже на выходе с танцпола, понимая, что никто тут у нас не собирался танцевать, а собирались или искать своего утырка, или вообще линять от неприятного соседства.
Дергаю ее к себе:
— Потанцуем, Радужка?
Она вытается выкрутиться, шипит сквозь зубы что-то дико матерное, но я только сильнее прижимаю. Краем уха слышу, как ритм меняется на медляк, и душу наполняет кайфом: мне по-прежнему везет, значит! Сегодняшний день — весь сплошное везение! И теперь основная задача — это все не проебать.
Обхватываю тонкую талию, бесстыдно сминая платье и заставляя девчонку привстать на цыпочки в попытке удержаться на расстоянии и не заголить задницу. Смотрю в подведенные темным яркие глаза, на отражающиеся в них отблески, и, кажется, время замирает. Все вокруг мелькает в дикой круговерти, а мы в коконе безвременья. Смотрим друг на друга.
Почему ты такая бледная, Радужка моя? Боишься? Меня? Какого хера, а? Я же никогда тебе ничего плохого… Ты же знаешь… Зачем так?
Мы стоим, замерев в коконе, и разговариваем взглядами. И я вижу в ее глазах упрек. И злость. И досаду. И еще обиду. Много обиды.
Прости, Радужка. Я мудак. Я просто редкостный мудак. Но я тебя люблю. Веришь? Нет? Поверь мне, пожалуйста. Я же сдохну, если не поверишь… А ты меня любишь. Радужка? Ты вспоминаешь наш первый, единственный раз? Я — постоянно. Каждый день. Каждый, блять, час! Я не злюсь на тебя за то, что ты потом сделала. И ты тоже меня прости. Пожалуйста… Ну, пожалуйста…
Ее губы так близко. И в глазах, за внешним “не вздумай!”, тихое “возьми”… И я беру. Жадно, мгновенно дурея от сладкого вкуса, от торкающего по венам электричества, пальцы сжимаются сами на талии, притягивая ближе, и ощущение ее горячего тела сквозь тонкую ткань платья сводит с ума. Не могу остановиться, не могу перестать ее целовать, это просто сейчас нереально! И все время жду ее ответа. Жду, хочу ее ответа!
Ну ответь мне, Радужка! Ответь!
И, когда она, со стоном досады, сдается, пустив меня в свой рот и даже ответив… Клянусь, я — самый счастливый мудак на этом свете! Да и на том тоже! Нет никого счастливей меня!
Перехватываю ее под задницу, подтягивая ближе к себе, и с диким кайфом погружаюсь в сладкий рот, умирая каждую секунду от восторга. Она ответила! Ответила! Она меня хочет! Хочет!
Мне кажется, что этот момент длится и длится, бесконечный какой-то кайф, голова кружится и на ногах еле стою. Нас покачивает в волнах музыки и удовольствия и разорвать это нереально…
Реально.
Радужка внезапно приходит в себя, тормозит и со всей дури кусает меня за губу!
Дикая боль — мгновенный воврат в реальность!
Я отстраняюсь, не отпуская, впрочем, кровожадную засранку из своих рук. Не до такой степени болевой порог серьезный, чтоб голову потерять. Но больно, от души грызанула.
Облизываю кровь с губы, усмехаюсь:
— Какой горячий поцелуй! Только вот опыта маловато. Твой жених тебя совсем не учит, Радужка.
— Зато другому научил уже, — рычит она, и, не услышь я только что информацию из первых рук о том, что “невеста” не особо его привечает, наверно, уже охерел бы от ревности. И сейчас-то неприятно, но я сдерживаюсь.
— Потом покажешь обязательно. А пока что папаше своему скажи, чтоб пароль от компа рабочего поменял.
— Чего? — раскрывает она рот, и стоит огромных усилий сдержаться и опять не начать ее целовать. Невероятных усилий, которые никто никогда не оценит…
— Я говорю, что твой “жених” больше интересуется делами твоего отца, чем твоими прелестями, — поясняю я, — мудак, конечно же, как это можно сравнивать…
— Ты чего несешь? — Радужка изо всех сил толкает меня в грудь ладонями, без эффекта, естественно.
— Я сам слышал, как он с кем-то по телефону говорил о том, что никак не может до кабинета твоего отца добраться, потому что ты его морозишь и всего два раза в дом позвала. Плохо учит, Радужка? Может, к рассмотрению моей кандидатуры вернемся?
— Не говори херни! — скалится она, опять толкая меня, — думаешь, поверю? Да тебе вообще верить нельзя!
— Не верь, — соглашаюсь я, — главное, папаше скажи, чтоб проверил своего помощника…
— Да ты… — начинает она, но тут с середины танцпола слышится девчоночий крик, я поворачиваюсь рефлекторно, и в этот момент Радужка вырывается из моих рук.
И тут же растворяется в толпе. Я дергаюсь за ней, но сбоку опять орут, слышится затейливый мат, и голос знакомый.
Отслеживаю радужный всполох в толпе, отмечая траекторию движения, и решаю, что догоню через минуту, а пока надо понять, что там происходит такое?
Глава 39
То, что я зря упустил Радужку из виду, понимаю минут через пять, когда не нахожу ее в лаунже. Ее вещей тоже нет, а Алька, занятая отслеживанием, чтоб Немой не вперся в очередную историю, только неопределенно пожимает плечами:
— Вроде, домой поехала с парнем своим… — и, не удержавшись, качает головой, — дурак ты, Сомик…
— Сам в курсе, — хмуро отвечаю я, киваю, прощаясь, Немому, пристально наблюдающему грандиозную разборку в самом центре танцпола, которая меня, собственно, и отвлекла от Радужки.
Немой наблюдает, но не вмешивается. Во-первых, Алька рядом, а с ней за спиной не особо побуянишь. Ну, и во-вторых, его практически родственник, Вовка-мент, прекрасно справляется сам и в помощи явно не нуждается.
Я, кстати, так и не понял, из-за чего там кипиш поднялся, но шикарную блонди с формами, которую, похоже, и защищал Вовка, очень даже профессионально раскидывающий слаженную компашку из двоих явно упоротых и одного плохо стоящего на ногах уродов, заценил.
И что-то, кстати, знакомое в ее лице, где-то я этот испуганный русалочий взгляд видел…
И вот надо же! Только одним глазком глянул, как раз попал на шикарное зрелище крутой вертушки от Вовки, сразу таким образом разобравшегося с двумя из трех возникающих придурков…
А Радужку упустил!
Вот нужно мне было это все?
Гадай теперь, куда урод повез Радужку. Домой… Надеюсь, не к себе домой трахать?
Я же его, блять…
Короче говоря, проверив туалеты на всякий случай, я выношусь из клуба в состоянии маловменяемом. Палю стоянку перед заведением, но никакого красного куска говна не вижу. Свалили, значит! Успели! Блять!
Бью по стене клуба со всей дури, напрягая немного одинокого охранника. Остальные на усмирение бешеного Вовчика брошены, походу.
Дышу глубоко, понимая, что несет, и сильно. Примерно в таких вот чувствах я в последний раз в ментовку и загремел.
Воспоминания о недавних пятнадцати сутках приводят в чувство мгновенно. Сейчас нельзя опять срываться. Только не сейчас!
Сначала довести до ума ситуацию. Разъяснить Радужку и этого, блять, безымянного придурка! Кстати, я ведь реально имени его не знаю!
Вот как так: имени не знаю, а в землю вбить хочется?
Хотя, в этом положении имя не сыграет роли. Так что пофиг, безымянным подохнет.
На стоянке сталкиваюсь с Игорехой и повисшей на его плече девочкой.
Он сходу заценивает мою бешеную морду, скалится весело:
— Че, просрал свое счастье, Сомяра? Поздняк метаться, сеструха уже десятый сон видит!
— Да конечно, — не выдерживаю я, — так уверен?
Игореха хмурится, достает телефон из кармана, смотрит на геолокацию:
— Уверен, — кивает он, и я немного выдыхаю. Радужка дома. Хорошо… Хотя, если она не одна… То плохо! Очень плохо!
Оценивающе смотрю на Игореху, прикидывая, имеет смысл ему сейчас пояснять про свои подозрения. Не факт, что поверит, даже скорее всего не поверит, а время потеряю.
Между тем, лазутчику, судя по услышанному сегодня, знатно настучали по башке, и он может активизироваться. Не зря же так резво Радужку домой уволок.
Решаю, что потом всем все скажу, а сейчас надо этого урода снимать с моей девочки!