А я, такой, еще не доучившийся даже, получаю должность просто так, потому что папаша…
А сам? Сам чего?
Все это отдает прежней безысходностью, когда нихера не делал, кроме дичи, а регулярно получал бабло…
А тут тоже нихера делать не буду, не даст мне никто, и тоже буду получать…
Нет, можно было бы закуситься и рвать за то, чтоб кресло, с которого кого-то уволили, чтоб мой зад устроить, было реально моим по праву… Но и тут понятно, что, как ни прыгай, как ни старайся добиться всего сам… Я буду папашкиным сыном. Всегда.
Становится нереально тоскливо, мое хамское поведение в кабинете управляющего уже не греет душу и не развлекает.
Я отбрасываю сигарету, убираю ноги со стола.
— Семен Васильич… Напишите отцу, что я отказался от места. И того специалиста, которого вы уволили, чтоб мне освободить кресло, верните… Если это еще возможно…
Управляющий смотрит на меня с недоумением, затем коротко кивает.
— Я надеюсь, вы понимаете, что я в отчете упомяну, что это ваша инициатива?
— Без проблем. До свидания.
Выкатываюсь из офиса, на стоянке валюсь за руль субарика, выдыхаю.
Блять… Блять-блять-блять!!!
Бью ладонями по рулю со всей дури.
Ощущение, что вокруг забор, и мне его нихера не перепрыгнуть.
В голове ни одной мысли, куда идти, что делать.
У меня незаконченное юридическое… Куда с ним? В курьеры? Отличная карьерная ступенька!
Но и к отцу я не хочу. Только что понял, что не хочу и не пойду никогда. Если, конечно, хочу хоть чуть-чуть уважения именно к себе, а не к наследнику Сомова.
Настроение на редкость поганое, и звонящий телефон вообще некстати.
Но смотрю на фото мрачного Немого, беру трубку.
— Ты где?
Он, как обычно, без прелюдий.
— В городе, — коротко информирую без подробностей.
— Подваливай ко мне. Сейчас.
Я кладу трубку и топлю на газ.
Если Немой так говорит, значит, надо делать. Срочно. Есть только одна причина, почему он так говорит: моя Радужка там. Наверно, с Алькой его пошла гулять и зарулила.
Понимание, что вот сейчас, вот-вот, увижу мою радужную поняшку, заставляет ладони потеть, а сердце в груди сильнее стучать.
Я из больницы уже неделю как выписался, но за все это время Радужку видел только пару раз, в универе.
А разговаривать с ней вообще не мог, ее длинный без конца сторожил, сучара.
Мы, конечно, много переписывались и даже вирт был несколько раз, и я кайфовал по полной от ее красных щек и такой милой порочной невинности.
Но в любом случае этого было мало! Мало!
Хотелось ее трогать, да вообще всю ее хотелось!
Но в то же время, я прекрасно понимал, что надо сначала разговаривать с ее отцом. Можно, конечно, словно вор, вытаскивать ее из дома или сладко трахать по темным углам универа, и я даже склонялся к этому, потому что терпение же не железное…
Но, блять, это временное решение! И это — прямое подтверждение мнения ее папаши о моей инфантильности и несерьезности!
Его слова, как это ни тупо и стремно, вошли в подкорку и никак не желают выветриваться, постоянно в голове крутятся, траслируются по ночам во сне.
Я не хочу так, как он сказал!
А с его дочерью быть хочу!
И это, блять, серьезно! Это — главная аксиома, от которой надо отталкиваться!
Я попытался пойти по пути наименьшего сопротивления: мужику нужен серьезный зять с профессией и планами на будущее, в которых не только вписки и гонки… Ну так вот тебе! Работа в юротделе на заводе! Куда серьезней?
Так я думал, пока не пришел в кабинет управляющего и в полной мере не осознал, насколько это хуевая идея.
И, кстати, тут еще в голову приходит, что и для папаши Радужки эта моя работа не будет тем рычагом, что повернет его мнение в мою сторону. Для него это тоже профанация, фигня, и ежу понятно, что нихера я там не работаю, и сидеть буду, только пока папашу устраиваю… А если нет, то пинком под зад и все. Вся моя карьерная история на этом завершится!
Нет уж!
Не хочу!
А чего хочу?
А хер его знает.
Хочу Радужку. Это аксиома.
Значит, надо от нее прыгать.
В квартиру Немого захожу, уже груженый, как самосвал, этим мыслями, злой и напряженный.
Но все мгновенно проходит, когда вижу сидящую на диване Радужку…
Замираю, ощущая, как неконтролируемо по роже расплывается улыбка.
Она такая маленькая, такая хорошенькая… В темном опять во всем, на сером диване, волосы радужным ореолом, губы подрагивают, глаза блестят…
Все мысли, что мучили до этого, мгновенно испаряются, я делаю шаг к ней, вообще не замечая никого вокруг.
Сидящая рядом с Радужкой Алька хмурится, бросает на Немого злой взгляд, судя по всему, они не договаривались о такой подставе, и моему другу придется отрабатывать косяк, а затем грозно предупреждает:
— Мы на десять минут всего! Риску ждут дома!
В этот момент я дохожу до дивана и рывком поднимаю ахнувшую Радужку сначала за локти, а затем перехватываю за талию, прижимаю к себе и жадно дышу в нежные полураскрытые губки.
— Сом! — злится Алька, — прекрати это! Иначе ее со мной больше не выпустят никуда! Сом! Сом!
Я не слышу ее, Радужка тоже не слышит…
Дверь в соседнюю комнату так близко, а моя поняшка такая нежная и горячая… И я так скучал, адски просто!
— Захар! Гад ты такой! Останови его! Захар! Сом!
Последнее, что я замечаю, перед тем, как захлопнуть за нами дверь, Немого, рванувшего на перехват Альке.
Спасибо, братан, по гроб жизни… Реально.
Мне пять минут, только пять минут…
Тут Радужка стонет тихо и жалобно, обхватывает меня за шею тонкими пальчиками, отправляя в персональный рай скоростным экспрессом…
Блять…
Десять, десять минут продержись, брат! Десять!
Глава 47
— Маленькая… Радужка моя… — я не понимаю, чего несу, какой-то криповый розовый бред вылетает, вообще не задерживаясь для осмысления в башке, но, судя по тихим вздохам и влажным глазам Радужки, ей все по кайфу.
Если ей все по кайфу, то уж мне-то тем более!
Жадно целую ее везде, беспорядочно, словно в первый раз вообще девчонку в руках держу. Весь мой опыт, вся наработанная годами техника куда-то испаряется, и тело работает само, вообще никак с мозгом не советуясь.
Я отпускаю себя, радостно, с наслаждением даже.
Зацеловываю тихо стонущую девчонку, не давая ей ни грамма инициативы. Так в детстве вцепляются после долгой разлуки в самую любимую игрушку, тискают, сжимают неистово, не позволяя никому даже посмотреть на нее, опасаясь, что заберут, что в любой момент опять лишат!
В моем случае это вообще вполне вероятно, а потому я ощущаю дикий голод, одновременно с диким гневом и внутренним звериным: “Мое! Мое! Не отдам!”
Радужка только и успевает, что слабо отвечать на мой напор, раскрывать зацелованные губы, поворачивать голову так, что удобней было тискать, скользить раскрытым ртом по коже.
Я хочу ее сожать. Сейчас. Тут. Полностью. Вобрать в себя как можно больше ее запаха, ощутить как можно больше кайфа от обладания каждым сантиметром ее!
И очень сильно надеюсь, что Немой сейчас качественно отвлекает Альку, потому что ощущение бешенства даже от мысли, что стоит кому-то вздумать остановить меня, захлестывает! Я же не тормозну! На части порву!
В комнате, куда я притащил Радужку, Немой сделал кальянную.
Тут низкие диваны, столики и полумрак.
Радужка утопает в мягком диване, я падаю сверху, едва успев выставить руки перед собой. От слишком резких движений начинает болеть бок, но мне сейчас похер на эту боль.