На пробу легко, раскачивающе, скольжу вперед и назад, стараясь не шевелиться ничем, кроме одной части тела. Тут же получаю офигенно клевое сжатие, испуганно распахнутые еще больше глаза, неистово царапучие объятия на шее… От всего этого тело прошивает дичайшим спазмом кайфа, и я еще двигаюсь, и еще, и еще. И каждый раз — вот так, торкает, с ума сводит… Ка-а-а-айф…
И плевать мне в этот момент, что нас пропалят, что будет потом, не могу я думать сейчас, не способен!
Взгляда от Радужки не отрываю и с каждым толчком все больше и больше погружаюсь в нее, в всех смыслах буквально! Тону в кайфе, который только с ней может быть! Накрывает дикая радость, что это все теперь мое, что она позволила быть этому, позволила себя забрать, согласилась, и я теперь — самый счастливый придурок в мире!
И я явно все правильно делаю! Наконец-то!
Это же охренительное ощущение: понимать, что ты — в кои-то веки все делаешь так, как надо.
Что ты — не никчемный, никому нахер не сдавшийся кусок говна, а человек! И от тебя много чего зависит! Люди от тебя зависят! И что тебя любит охренительная, самая лучшая в мире девочка! И она тебе “да” сказала! И она тебя хочет, даже если ты лажаешь, косячишь и иногда несешь бред! Любит не потому, что ты — чей-то там родственник, и у тебя машина и дом. А просто потому что ты — это ты. И это просто… просто…
Я не могу этого описать, я не могу больше сдерживаться, мне плевать, кто тут рядом и что будет! Я — весь в ней. Я — весь для нее.
Ощущение эйфории выплескивается диким, безумным водоворотом, я сжимаю дрожащее тело своей радужной поняшки, прикусываю плечико прямо через ткань платья, ловя последние афтешоки кайфа и проводя Радужку той же дорогой, жестко и бескомпромиссно.
Она кусает до крови мне ладонь, в попытке сдержаться от крика, вздрагивает в последний раз и затихает.
Я еще пару минут не могу выдохнуть, не хочу этого делать, потому что легкие полны ее ароматом и заменить его банальным воздухом кажется кощунственным.
Медленно, словно в слоу мо, убираю ладонь с ее губ, провожу по щеке мокрыми от слюны и крови пальцами, а затем, не сдержавшись, жадно зализываю темные следы от своих прикосновений. Радужка вытягивается в моих руках стрункой, покорно поворачивает голову так, чтоб мне было легче добираться туда, куда так сильно хочется, плавится в от кайфа, податливая и мягкая такая, что у меня все внутри опять каменеет, и то, что уже успел поставить ее на ноги, кажется кощунством, преждевременным развитием событий, и можно было бы повторить, но в этот момент со стороны веранды раздаются голоса, отец ее с кем-то там ведет неспешную беседу, и это уже становится опасно криповым, а потому я мягко прекращаю, поправляю на Радужке одежду, быстро привожу себя в порядок и прикидываю путь отступления…
И тут Радужка, оказавшись на полсекунды без моей поддержки, оступается и громко хрустит какой-то веткой!
Разговоры на веранде тут же затихают, а в нашу сторону через мгновение направляются мощные лучи фонарей от сотовых.
И… Картина маслом, блять!
Мы стоим, словно олени, застывшие в лучах фар автомобиля, и, наверняка, с такими же дикими взглядами…
И прямо напротив — папаша Радужки и некстати вышедший к нему покурить папаша Альки!
Пиздец!
Разговаривать и пояснять, что мы с ней тут просто так поболтать вышли, беспонтово, естественно, думаю, по нашим рожам и по непорядку в одежде все более чем понятно даже самым тупым. А тупых тут нет.
Потому папаша Радужки хмурится и начинает открывать рот, папаша Альки тоже хмурится и, судя по всему, планирует поддержать своего собрата на несчастью, я на автомате пытаюсь запихать Радужку себе за спину, чтоб не прилетело сходу, но она, как всегда, проявляет инициативу, выступает вперед, становясь прямо перед своим папашей, задирает голову, потому что росту в нем очень даже немало, и молча сует ему под нос ладошку.
Мне остается только скрипнуть зубами и приготовиться выдергивать ее из эпицентра взрыва. Ну а потом уже наказывать ремнем по заднице за своеволие! И этот человек меня уговаривал подождать и не рубить сходу!
Отец Радужки, между тем, немо открывает рот, переводя взгляд с серьезной мордяхи дочери на кольцо на безымянном пальце, и обратно, и, судя по выражению лица, не отдупляет до конца ситуацию.
Зато папаша Альки быстро в себя приходит, отступает чуть в сторону, прищуривается с интересом, со вкусом затягивается и, выдув дым, говорит:
— Ну что, Игорь, мои поздравления.
Отец Радужки непонимающе переводит на него взгляд:
— Что?
— Я говорю, поздравляю с пополнением в семействе, — стебется тот, — дочка шустрая у тебя, молодец. Урвала, можно сказать…
В его тоне мне чудится насмешка, но что-то сейчас выдавать реально неправильно. Мало ли, что со стариками может случиться? Инфаркты сейчас молодеют…
Это ладно, они нас пять минут назад не застали, точно бы скорую пришлось вызывать…
— Что? — заезженной пластинкой повторяет папаша Радужки.
— Да блин, пап! — закатывает глаза моя поняшка, — я замуж вышла! За Со… За Виталика! Я теперь Сомова официально!
— Что?.. То есть, какого хера??? — прорезается, наконец, мыслительный процесс у моего новоиспеченного тестя.
Ну, и тут я уже выступаю вперед, пытаясь оттеснить Радужку опять за свою спину.
— Не надо кричать, Игорь Геннадьевич, — спокойно говорю я, — можно просто поздравить.
— Ты… — он смотрит на меня с таким темным бешенством, что, будь у меня нутро послабее, уже все тряслось бы. Да и так, не буду скрывать, что слегка потряхивает. Но за спиной моя Радужка, а, значит, нет места страху. — Ты… Я же тебе запретил… Ты сучонок…
— Не надо моего мужа оскорблять! — пищит из-за спины Радужка, настойчиво нарываясь на будущее серьезное наказание, — и вообще… Нечего орать! Я совершеннолетняя! Я сама могу распоряжаться!
— Чем ты можешь распоряжаться, писюха! — рявкает старший Солнечный, — да у тебя ничего нет! Так же, как и у этого дегенерата! Ничего нет! Все, что у тебя есть — мое! И у него — тоже родительское! Тебе разве такой нужен? Он через неделю в штопор сорвется и тебя за собой потащит! Я не позволю!
— Это наше дело с ним, кто кого куда потащит! — нет, она мне в натуре не дает рта раскрыть, засранка!
— Игорь Геннадьевич, я прошу вас успокоиться… Мы — взрослые люди…
— Ты? — скалится мне в лицо Солнечный, — ты взрослый? Да это даже не смешно!
— Игорь, ты тут не прав, — спокойно прикуривает еще одну сигарету отец Альки, — парень за эти несколько месяцев себя очень хорошо показал… Его участок по показателям вперед вырывается, мне уже даже рассказывали, что у нас тут непонятное явление образовалось, на четырнадцатом участке…
— Да мне плевать, как он себя показал, — поворачивается к приятелю Солнечный, — это все равно не то, что нужно моей дочери! Не это!
— Я сама буду решать, что мне нужно! — лезет вперед Радужка, — а ты… Ты… Ты — каменный монстр! Привык у себя в управлении… И не в управлении… Я тебе — не твои… Я не собираюсь под твою дудку плясать! И мой муж тоже не такой!
— Пока не разведешься, я тебя не хочу знать!
— Игорь, ты не прав…
— Прекрасно! Прощай!
— Раиса!
— Все! .
Я бросаю последний взгляд на мрачное лицо господина Солнечного, разворачиваюсь и иду следом за своей маленькой, но такой жесткой радужной поняшкой.
И не могу сдержать радостной ухмылки.
Конечно, она хотела помягче, а получилось… как получилось, в общем. Но сейчас она моя полностью. Совсем. Без ограничений. И фиг я ее кому отдам теперь! Не для того забирал!
Эпилог