О.: Был один монах из Ньяронга, Пема Дудул, который достиг радужного тела, это было давно, но он слышал об этом. Это было 150 лет назад.
В.: Слышал ли он когда-нибудь о святом, который достиг радужного тела и в этот момент оставил след или отпечаток на ткани, на камне или какой-либо другой след, достигнув этого состояния?
О.: Нет, он никогда не слышал о подобном.
В.: На той жёлтой ткани не было никакой отметки?
О.: Нет, не было.
В.: У них все ещё есть эта одежда?
О.: Она принадлежит Лобсангу Ньендрагу.
В.: Возможно, он хотел бы сказать что-то ещё об этом прекрасном опыте?
О.: Ему больше нечего сказать о том, как проявилось радужное тело. В молодости Кхенпо изучал «Пять главных трактатов» [Майтреи-Асанги] в монастыре Сера в Лхасе и выучил их все наизусть. Какой бы вопрос ему ни задали, он знал ответ. Он всегда давал учения, которые приносили пользу людям. Даже когда он общался с человеком довольно суетливым и грубым, он мог дать соответствующие учения, которые позволяли тому работать над своим умом. Он был поистине уникальным учителем.
В.: Были ли у кого-то видения, являлся ли Кхенпо Ачо после своей смерти?
О.: Да, конечно. Лама Пуяг видел Кхенпо Ачо. У него было много учеников, и многие из них имели подобный опыт. Он приходил к людям во сне.
В.: И к ламе Норта?
О.: Он говорит, что да, у него был такой опыт. Кроме того, однажды Лобсанг Ньендраг ушёл в затвор. Кхенпо явился к нему, когда тот бодрствовал. В тот момент он ощутил, как Кхенпо Ачо дёргает его за рукав рубашки и говорит: «Практикуй хорошо, хорошо медитируй. Будь внимателен».
В.: Я прокомментировал, что однажды читал мессу, и во время чтения – «Отче наш» моё сознание открылось, и мне явился монах, который был одним из основателей монастыря брата Дэвида, он был счастлив и осенён светом. Поэтому я понимаю, о чём они говорят, и глубоко уважаю их за то, что они соглашаются говорить с нами. Поэтому я очень польщён, что вы готовы рассказывать об этом.
О.: Лама Норта снова стал говорить. Однажды монахине приснился высокий утёс. Она падала со скалы, и как только подумала о Кхенпо, он пришёл и спас её.
Когда мы покидали скит и близлежащие постройки, мы обменялись подарками и поздравлениями с разными учениками и ощутили, что нас окутывает огромная сфера покоя и сияния, словно мы действительно обрели связь с сущностной реальностью радужного тела, которое есть не столько проявление духовного достижения человека, сколько состояние подлинного освобождения от всякого бремени. Это послание в последующие дни, когда мы столкнулись с ещё более печальными злоключениями, становилось всё ярче. Одним из злоключений была размытая дорога, из-за которой мы не смогли поехать в гомпу Ньяронг, чтобы побеседовать с ламой До Ло и ламой Ньендрагом. Кроме того, возникли новые трудности с нашим водителем, мистером Чаем, и потому мы с сожалением решили завершить исследовательскую поездку через восемь дней. Однако по возвращении в Кандзе, во время лёгкого ужина с одной тибетской семьёй, нам довелось насладиться великолепным зрелищем: огромная, идеальная полукруглая радуга сияла над целым городом Кандзе. Этот знак показался обнадёживающим подтверждением, что все наши действия были ценны и имели смысл.
Позже тем летом я вернулся в Кандзе шестого августа, в праздник Преображения Господня, и мне очень сильно хотелось причаститься. В конце концов, в этот день Церковь отмечает проявление «тела света» Иисуса Христа перед воскресением. День проходил, и у меня не было возможности попасть на службу. Мои товарищи, один из которых был католическим священником, казалось, не испытывали беспокойства, и меня это невероятно расстроило. К восьмому августа это чувство переросло в настоящее ощущение полной отрешённости – не приятной отрешённости, но отчуждения от всех ритуалов, церемоний, молитв, словесных выражений, ринпоче, священников, лам и так далее. Я ощутил, что все мы – жертвы обстоятельств и языковых условностей и что все эти игры в исследования и религию в целом довольно бесплодны. Я ощутил, что, пусть я не могу прикоснуться к истине в абсолютном смысле, по меньшей мере я должен постараться положить конец неискренности в собственной жизни. В следующие несколько дней и недель эта позиция переросла в непрерывное состояние сознания, в котором мой ум, восприятие вещей и воспринимаемые вещи, казалось, объединились в едином чистом акте. Это объединение казалось более реальным, чем различия между умом, чувственными данными и инаковостью всякого предмета. Я поддерживал это состояние чтением отрывков из «Авадхута-гиты», текста о радикальной недвойственности, опирающегося на традицию Упанишад. Я чувствовал, как моё отчуждение и отвращение растворяются в устойчивом недвойственном воззрении, пребывая в этом чистом чувстве объединения, легко позволяющем войти в «естественное состояние созерцания», о котором я узнал от мастера дзогчен Намкая Норбу Ринпоче и которое также встречается в учениях Миларепы о созерцании. Это состояние сознания открывалось мне всякий раз, когда я решался к нему прикоснуться. Мне не приходилось прилагать усилия или измышлять что-то, чтобы войти в это состояние или медитировать в нём, и мне было так же легко справляться с повседневными делами. Они давались без усилий. Это продолжалось до конца сентября. Примерно через шесть недель всё, похоже, вернулось в норму, но я сохранил доступ к этому естественному состоянию, которое порой имеет вполне обыденное качество, но нередко захватывает меня, словно реальность обладает неповторимой, хотя и неромантической, яркостью. Мне кажется, это состояние ума – дар безумного йогина гомпы Я Че, который не так давно скончался, по всей видимости, проявив радужное тело в ограниченном варианте, как он и обещал. Его слова и его убеждённость в превосходстве сердца-ума (sems) над физическим зрением (mig) укоренились во мне и остались со мной; возможно, перемена сердца (sems) – ценнее того, что можно снять на видеокамеру.