— С этого месяца «Хаббл» работает всего на двух гироскопах, часть программ будет отменена, не исключено, что и наша тоже.
Гарольд замолчал. Потер левый висок.
— Очень голова болит, Сашка.
— Курил?
— Нет. Еще чего! Просто терзался сильным желанием дать Биркенау по морде.
— Давай отменим на сегодня работу, а?
Гарольд повернулся и жестко посмотрел на меня.
— И это ты говоришь после того, как этот засранец только что срезал наш проект на 6-тиметровом!? Если чертов «Хаббл» отменит нашу программу, необходимо придумывать что-то еще! И срочно придумывать!! «Статью дописать», — передразнил он меня, — статью дописать за одну ночь можно! Это может быть, в отделе Биркенау пишут одну статью в год и горды этим! А также наливаются чаем, беседуют о вечном, ездят летом на дачу и монтируют любительские 20-тисантиметровки для наблюдений очередной сверхновой!! Высокую науку они там делают, видите ли! Сволочи!!! Была бы моя воля, разогнал бы всех этих любителей — любимчиков Биркенау и всех его баб к такой-то матери!!!
— Ну, перестань, Гарольд — это же треть института.
— Да хоть половину! — Гарольд снова потер висок, зажмурился на мгновение, — черт, голова просто сейчас лопнет.
— А что Биркенау сейчас от тебя хотел?
— Да извинялся, паршивец! Принес, так сказать, извинения тет-а-тет, что, дескать, дельта-функция действительно имеет физический смысл: масса струны в точности компенсируется силами натяжения и у прямой струны полная масса есть точный ноль и, следовательно, гравитационного поля действительно нет. Просто при этом струна движется со скоростью света. Лицемер чертов! Своего-то добился, проект запретил, можно теперь и формальности соблюсти. А я ничего не могу с ним сделать, Сашка, ничего!
Его синие глаза становились угольно-черными.
— Он выставил меня полным идиотом на Совете!!
— Просто, может быть, надо было больше аргументов для наблюдателей?
— И ты туда же. Грамотный специалист обязан разбираться в таких вещах!
— Но пояснить чуть подробнее тоже не лишнее.
— Да иди ты к черту, Сашка! Неужели тебе не ясно, что Биркенау, эта сволочь, намеренно меня подставил! Хренов лицемер!! Добился, паразит, что хотел.
— Да чего он хотел-то, собственно, Гарольд? Лишней проверки и дополнительного моделирования?
Гарольд яростно глянул на меня, с ожесточением пнул ногой стенку с расписанием.
— Биркенау боится сильных потрясений и ответственности за вверенную его заботе Главную Лабораторию. Он предпочел бы долгие спокойные годы вести традиционные темы, дающие незначительные, но гарантированные результаты. Понимаешь, Сашка, гарантированные. Он на меня смотрит так, как будто я у него под носом чеку из гранаты выдергиваю. Если моя тема пройдет, если я, не приведи господи, открою эту самую струну, то куча бездельников из смежных отделов потеряют свои теплые кабинеты, потому что я тогда смогу увольнять и брать на работу новых людей. Станет, наконец, ясно, кто на что способен! Но, добрый Биркенау, добрый хозяин, — он не оставит без работы больных пенсионеров. Они ведь все такие заслуженные люди! Они голосовали и голосуют за него на выборах!
— В такой политике есть смысл. Институт — большая организация со сложной кадровой политикой.
— О, еcли бы я только был директором! Повышибал бы к чертовой матери добрую половину всех этих «сотрудников»!! Оставил бы только тех, кто науку делает!
— Ага, ты еще заведи бесплатные обеденные талоны, с фиксированной датой — отличный стимул будет приходить на работу. Пришел, пообедал, ну и поработал заодно… все, молчу, молчу. Гарольд, боюсь, ты оставил бы только свою тему в Лаборатории, а еще лучше, во всем институте, да?
— Знаешь, Сашка… а хоть бы и да!! Мечтаю об институте, на несколько тысяч человек, которые делали бы то, что я посчитаю нужным!
— Однако!
— Многопрофильных институтов полно… А это… это моя самая большая мечта, Сашка, я ведь тогда… получу п-прямой доступ к межпланетным проектам… межпланетным, понимаешь? Но это так… или по п-пьяни или… или после таких… «вводных», как сегодня… А у Биркенау только и хватает храбрости, что з-зонды запускать в точку либрации, да и то только с-совместно с к-какими-то левыми м-миссиями…
Гарольд вдруг замер на полуслове. Он как-то неловко прижал обе ладони к вискам, покачнулся и тяжело оперся плечом о доску.
— Гарольд!?
— П-пройдет… — пробормотал он едва слышно, зажмурился, лицо скривилось от боли. Даже в неярком свете лампы было видно, как побелели его губы. Он начал медленно сползать на пол.
Волна какого-то липкого ужаса захлестнула меня, сердце заколотилось как сумасшедшее, я как мог, поддерживал его. Телефона у меня с собой не было. Я беспомощно, почти машинально посмотрел в ту сторону, куда ушел Биркенау. Там, конечно, никого уже не было — да и кто будет в институте в половине восьмого вечера?
С противоположной стороны послышались быстрые шаги. Я обернулся. Де Краон почти бежал.
— Ох, Реджинальд, — еле выдохнул я, — пожалуйста… нужно скорую, нужно…
— Положите его на пол.
— Скорую… — бормотал я, кажется, у меня дрожали руки, перед глазами все плыло.
Реджинальд опустился на колени перед распростертым на полу Гарольдом. Приподнял ему голову. Положил одну руку ему на лоб, другую на затылок.
— Сильный спазм сосудов.
— Откуда Вы знаете!? Надо врача… — начал было я.
— Нет.
Он вздохнул и закрыл глаза. Его руки по-прежнему обнимали голову Гарольда. Несколько секунд не происходило ничего. Потом Реджинальд вдруг коротко и резко ударил костяшками пальцев левой руки по металлической окантовке доски объявлений. С содроганием я услышал треск сломанных костей. Он неловко и с видимым усилием положил левую руку обратно на лицо Гарольда. Реджинальд не издал ни звука, только на его верхней губе выступили бисеринки пота.
В ушах у меня все еще стоял отвратительный хруст костей, перед глазами плавали круги, и я не очень удивился, увидев слабое свечение, исходившее от рук Реджинальда. Но свечение становилось все ярче и ярче, я в немом изумлении наблюдал, как голову Гарольда окутывает кокон золотистого света…
Реджинальд тяжело встал, опираясь здоровой рукой о стену. Он не смотрел на меня.
— Гарольд придет в себя через десять минут, — только и сказал он.
И ушел. А я так и не смог ничего ни спросить, ни сказать.
Я остался сидеть рядом с бесчувственным Гарольдом. Вдруг заиграла музыка, «Гефсиманский сад» знаменитой рок-оперы. На полу мигал лампочкой маленький телефон. Плохо соображая, что делаю, и желая только прервать навязчивую музыку, я поднял аппаратик и услышал неприятно-жеманный мужской голос, говоривший по-английски:
— Чарльз, он окончательно отказался платить. И удвоил охрану. Значит, осталась только твоя работа. Расценки обычные. Жаль, конечно, — голос противно хихикнул, — но во всем есть свои плюсы. Он ведь коллекционирует редкие японские миниатюры, отказываясь выставлять их на продажу?
Я уронил телефон. Гарольд слабо застонал, приходя в себя.
Глава VI
16 июля
Гарольд ходил по кабинету. До книжного шкафа и обратно. Де Краон удобно расположился в кресле и с безучастным видом покачивал носком ботинка. Кисть его левой руки была в гипсе.
После вчерашнего Гарольд был еще немного бледен, лицо усталое, но губы упрямо и решительно сжаты — мой друг горел желанием, так сказать, прояснить ситуацию. По-правде говоря, я тоже. Он, наконец, прекратил свои нетерпеливые блуждания и с вызовом глянул на де Краона.
— Мне хотелось бы знать, что произошло вчера вечером?
— Что именно Вам хотелось бы знать? — Реджинальд продолжал покачивать носком ботинка.
— Что Вы вчера сделали?
— Ну, вчера я пришел в свой чудесный люкс, поужинал, потом…
— Хватит!! — взорвался Гарольд, — Редж, не делай из меня идиота! Я хочу знать, я имею право знать, что ты со мной вчера сделал!? Я знаю, что со мной вчера было! Когда это было последний раз, я провалялся в больнице почти три недели!