Как самое большое в мире сокровище, ее доставили в земли Радужных Мостов. К тому времени девушка уже пришла в себя, хотя все равно не могла двигаться. Она плыла над землей в густом тумане, который превратился в облако, а рядом то и дело мелькали неясные маленькие тени. Они кружились, то пропадая, то вновь появляясь. Волшебство превращалось в кошмар. Все страшилки, предупреждения и наставления, самые безумные слухи — всё это одновременно всплыло в сознании девушки, норовя свести с ума. Паника нахлынула жестоким пронизывающим до костей вихрем. Он срывал последние теплые воспоминания и уносил их прочь, оставляя взамен лишь липкий страх и отчаяние.
Не за что было больше цепляться. Не стало привычных ориентиров. Мир превратился в белесое размытое пятно и теперь растекался перед ее взором, чтобы больше никогда не обрести прежнюю четкость.
Она долго плыла по какой-то спиральной лестнице, опускаясь все ниже и ниже в бесконечном каменном мешке. За спиной слышались тяжелые шаркающие шаги и иногда голоса — низкие, рокочущие. Было очень холодно, тело сотрясала дрожь, но девушка оставалась лишь безучастным сторонним наблюдателем, находясь в заточении собственной плоти. Разум — живой и напуганный, кричал, что было сил, но с губ не срывалось ни малейшего шепота.
А потом она увидела их… Огромные, сгорбленные, с длинными руками почти до самого пола, они были облачены в мешковатые подобия платьев — наскоро сшитых из множества самых разных обрезков. На их приплюснутых лицах застыло выражение тупого отрешения. За мутными выцветшими глазами не было видно ни личности, ни разума. Они выступали из темноты — пугающие и отталкивающие.
«Глаза не людей, а растений», — думала пленница, моля богов подарить ей, если не спасение, то хотя бы быструю, безболезненную смерть. А еще — чтобы погасли ненавистные огоньки, которые порхали за спинами мучителей.
Но боги остались глухи к отчаянным просьбам. А, может быть, они просто не считали нужным заглядывать в глубокие потаенные схроны, возведенные нелюдями.
— Хороший кусок молодой плоти, нежное мясо, прочные кости, — раздался над головой бесцветный шепот. — Нет, не Пастырем, ты станешь Обращенной, — голос будто спорил сам с собой. — Да, ты очень хороша.
Девушка почувствовала прикосновение жестких длинных пальцев. Они грубо исследовали ее тело, оценивали, словно скот на ярмарке.
— Крепкая плоть, вкусная плоть… Жаль, что нельзя попробовать. Много воды, много сил. Да, ты дождешься новое Семя…
Услышав последние слова, несчастная даже дышать перестала. В горле встал противный комок, сердце бешено заколотилось, норовя вырваться из тесной груди. В голове метались обезумевшие мысли. Надо было бежать, кричать, делать хоть что-нибудь, но не лежать бессловесным куском сжавшейся от страха плоти. Но девушка смогла лишь заплакать. Даже не разреветься — всего две тоненькие струйки проложили себе дорогу по бледным щекам и убежали куда-то вниз, теряясь в туманной белизне.
— Может быть, немного попробуем? Она и так сильная, — на этот раз голос звучал с боку.
— Сильная, смогла противиться оцепенению, — снова говорили у изголовья. — Она та, кто сможет ждать долго… очень долго. Нельзя пробовать. Больше нет времени, пора приступать…
Девушка услышала, как рвется ткань ее платья. А потом что-то острое впилось в кожу сразу в нескольких местах и начало ввинчиваться, проникая все глубже и глубже. Нестерпимая боль стремительно заполнила собой рушащийся исчезающий мир. Она сделалась единственной хозяйкой положения и еще долго не отпускала несчастную в сладкое желанное небытие.
Вивьен еще долго сидел, не в силах пошевелиться. Он смотрел на недвижимое тело Обращенной и не мог разобраться в собственных чувствах. В голове творилось черт знает что. Бардак или помойка — вот были лучшие определения царившей там сумятице.
Боль в груди никуда не делась, редкий кашель не всегда обходился без новых капелек крови, стекающих по подбородку. Руки ломило не то после падения, не то после знакомства с живыми колоннами и их щупальцами. Все случившееся должно было вызывать неприязнь к лежащему рядом существу. Вивьен и испытывал эту неприязнь. Но не так, как следовало бы. Он не мог отвязаться от мысли, что где-то там, за искореженным телом и сознанием, все еще жила та испуганная девчонка, которая наивно высматривала падающие огоньки и мечтала о большом городе. Жила и теперь освободилась. Освободилась ли? Или она навечно связана с жестоким созданием, не имеющим понятия о сострадании?
Вивьен чувствовал себя разбитым и раздавленным.
— Сострадание? — проговорил он, глядя в никуда. Собственные слова показались удивительно глупыми, чужими и далекими. — А откуда ему взяться в этом месте — построенном на крови и боли, ненависти и страхе?
В жилах закипала ярость, и алхимик поймал себя на том, что бьет кулаком в камень пола. Костяшки уже покраснели и потрескались, но боли не было. Хотелось разнести весь этот склеп и колодец в придачу. Выплеснуть всю скопившуюся ненависть на тех, кто стал всему виной. Из-за кого в красивейшие земли Радужных Мостов проникла злая порча, а люди в окрестных деревнях теряли родных. Но глупо было надеяться найти хоть одного виновного. И даже не из-за того, что корни войны затерялись в далекой древности, а потому, что их попросту не могло быть.
Вивьен был опустошен. Ярость постепенно улеглась, а вместе с ней исчезли и мысли. В голове стало пусто и гулко. Пошатываясь и кашляя, алхимик поднялся на ноги. Пора было выбираться из столь негостеприимного для людей места. Хотя, для своих хозяев оно тоже не стало дворцом. Просторный склеп — вряд ли это было то, о чем они мечтали.
«Мили!» — Вивьен хлопнул себя ладонью по лбу. Он совсем позабыл о девушке, а ведь сейчас ей почти наверняка нужна помощь. В памяти сами собой всплыли слова Обращенной о Пастырях и об их возрождении благодаря его жизненным силам.
«Глупец, именно так ты ее и убьешь», — на плечи словно опустился тяжелый камень. Ведь во всем, что случилось после спуска в колодец, по большому счету лишь его вина. Не будь он столь упрям, все могло бы повернуться иначе.
Алхимик тряхнул головой, отгоняя тягостные мысли, осмотрелся. Огоньки так и висели в зале, будто им не было абсолютно никакого дела до всего произошедшего. Что ж — радовало хотя бы то, что не придется блуждать в полной темноте. Хотя, даже со светом это место заставляло шарахаться от собственной тени.
Вивьен с удивлением понял, что знает, каким образом располагаются все коридоры, переходы и залы в этом подземном дворце-склепе. Видимо, вместе с историей обращения девушки, ему стали доступны и какие-то другие сведения, которые постепенно всплывали в голове, вырисовываясь из разрозненных фрагментов в единую картину.
«Интересно, специально она мне все это передала или нет? — задал себе алхимик мысленный вопрос. — Вряд ли. Даже находясь при смерти выкладывать врагу столь важные сведения? Глупо. Разве что их открыла уже не смертоносная бестия, а наивная девчонка? Как ее звали?» — вот чего он так и не узнал, так это имени последней из Обращенных.
Вивьен склонился над недвижимым телом, одним коротким движением выдернул из виска иглу, провел рукой по распахнутым векам. В глубине души он надеялся, что вот-вот это костлявое существо вновь станет обычной девчонкой. Пусть даже неживой, но сумевшей обрести свой истинный облик. Разумеется, этого не случилось. У ног алхимика по-прежнему лежало нечто, лишь напоминающее человека.
— Прости, — одними губами прошептал Вивьен и направился прочь, более не оборачиваясь.
Мили очнулась в полной темноте. Голова раскалывалась. Произошедшие события выглядели далекими и нереальными, как плохой сон. Только в отличие от обычного сна, который должен был развеяться без следа, последствий от кошмара чародейки было предостаточно. Девушка попыталась дотронуться рукой до ноющего виска, но не тут-то было. Прочные путы стягивали ее тело и крепко прижимали к чему-то гладкому и холодному. Попытки высвободиться ни к чему не привели. Тем более, что каждое резкое движение тут же отзывалось в голове очередным приступом пронизывающей боли.