— Я Правящая Жрица! — сверкнула разными глазами дроу и в красной радужке запульсировал ртутный зрачок звёздочкой, растягивая длинные серебристые усики по всему глазному яблоку, хищной паутинкой оплетая белок. Бр-р-р! Жуть! — Для меня открыт разум всех тёмных эльфиек. С момента рождения, чтобы сиять маяком для храброй души, и до самой смерти, чтоб разделить её боль! — И в доказательство своих слов, у каждой стоящей рядом с ней дроу появилась такое же серебристое солнышко, протягивающее тонкие личики, от зрачка, рассекая линиями белок левого глаза. — Я живу на этом свете со времен предшествующих началу войны «Радуги и Льда», не имеющая права на смерть, пока не передам знания и силу новой достойной Жрице, на которую падёт благословение нашей Богини. Я провела в ошейнике почти всю свою жизнь, из-за того, что время переворота власти и традиций выбрали в момент ритуала передачи сил новой Правящей Жрице. На протяжении тысячелетий я делила агонию смерти своих сестёр, бессмысленно рвалась и металась в крепких оковах шейного кольца, словно обезумевший зверь, желая вырваться и растерзать каждого мужчину во вселенной! Но шло время, затмевающая сознание ярость утихла под гнётом отчаяния и безысходности, а надёжно заточённая в клетке собственного сознания уставшая душа, нашла способ не потереть рассудок и я отрешилась от тела, оставив пустую оболочку. Сама же так глубоко нырнула в себя, отрешившись от внешнего мира, что не заметила, как прошли несколько столетий. Но за это время, я не просто пряталась в раковине от жестокости и боли. Нет! Я усиленно и скрупулёзно оттачивала и развивала свои ментальные способности. И преуспела в этом до того, что теперь могу вместить у себя в голове не только умы женской половины нашей расы, но и мужской. Поэтому могу смело тебя заверить, Радужная девочка с печатью смерти, мой народ уже активно наводит порядки на наших территориях и ожидает нас в главном зале центрального Храма. Да, я не могу влиять на действия нашей расы силой мысли, а после рабства и не хочу, но точно знаю, что никого из достойных сыновей и дочерей тёмных эльфов не осквернён тьмой и могут контролировать свою злость и ненависть. Благодаря связующим ментальным нитям Жрицы, я по мере сил и возможностей помогала порабощенным женщинам, делясь энергией и добрым словом, не давая им утонуть в пучине ненависти и злобы, оберегала от разлагающей душу тьмы. Осталось только очистить наши земли от разлагающейся и смердящей падали, что скрывается за масками высших аристократов Тёмной Империи!
И как только она договорила, возле неё замерцало плавно раскрывающееся окно портала, превращаясь в ярко светящуюся бело-сиреневую арку перехода. Пока все участники эпизодической сцены — «на поляне», начали вереницей заходить в телепорт, а я смотрела на Жрицу и восхищалась силой её воли, стойкостью, храбростью и мощью такой искренней любви к своему народу. А ещё мне было её безумно жаль, чего я старалась не показывать, понимая, что этим могу невольно оскорбить. Вот только глаз отвести не могла от гордой фигуры Правящей Жрицы, невероятной женщины, не сломавшейся, под гнётом садистского рабства и жестокими ударами судьбы, которая смогла не только всё вытерпеть и закалиться, но и не превратиться при этом в бездушное кровожадное чудовище. Ведь она даже смертью не могла избавиться от рабства. Жрицу как семейную королевскую реликвию, словно она была оригинальным символом власти, передавали от Правителя к Правителю, вынуждая смотреть за увяданием не только своей культуры и расы, но и раз за разом отчаянно выть от отчаяния и боли, чувствуя смерть каждой эльфийки, не имея возможности даже закричать. Как она не сошла с ума, не представляю!
— Пойдём, Радужная девочка, — сказала Жрица, приглашая в портал, смотря на меня со снисходительной, но доброй улыбкой, когда на поляне остались только я, Бальдр с Лилит, Луна, Дио, мои мужья и мрачная бледная Орин с жалкими остатками своего знаменитого отряда теней, от которого осталось всего четыре оборотнихи.
Я содрогнулась от мысли, что кошки погибли из-за меня. Точнее из-за Оринфай, ведь это она их сюда привела, но для моего же спасения. Мне стало не по себе и, сглотнув, я посмотрела в зелёные глаза Орин. На бледном осунувшемся лице драконицы, изумрудное сияние её ярких радужек, казалось сейчас особо насыщенным, но если захотеть, за переливами сочной безмятежной зелени, можно увидеть отдалённое эхо боли, грусти, сожаления, вины… Она словно подавила в себе эти чувства, не показывая другим или откладывая их на потом. Впечатление, будто Орин собирает свои потери, коих в её длинной жизни было не мало, в одну толстую колоду карточек, накладывая одну на другую, а затем запирает за бронированной дверью, отрезая от своего восприятия. И если это так, если она и вправду подавляет свои воспоминания и чувства, то очень надеюсь, что удерживающая их плотина выдержит, иначе боюсь даже представить последствия, когда рванёт и её накроет лавиной скопленного горя.