Девушка вздрогнула и чуть было не нажала на тормоз.
– Нифига себе… – прошептала она потрясённо. – Нифига себе! Ты где его достал?
Удовлетворённый эффектом, Семён довольно осклабился:
– Это моя. Киса-Алиса, – сказал он. – На рейде отбили.
– О-фи-геть, я раньше таких и не видела. А что она ест?
«…башку тебе откусит…» – вспомнились вдруг слова Ипполита.
– А всё ест, что ни видит – всё ест. Рыбку там… котлетки.
– Надо же, – девушка вдруг засмеялась. – А я всё думаю, что там у тебя болтается.
Семён фыркнул, приосанился и втянул живот.
– У меня вообще-то ничего не болтается.
Наконец-то он обрёл уверенность и под изучающим взглядом незнакомки почувствовал себя героем, которым без сомнения и являлся.
– Я, если хочешь знать, патрульный стражи, – с важностью заявил он, даже голос стал каким-то вдруг более низким, медным.
– Да ты чё?! А я – ведьма.
Патрульный вздрогнул, уверенности слегка поубавилась. Так-то он ведьм не боялся, но он был в чужой машине, и машина эта ехала уж больно лихо.
– Институт? – спросил Семён с напускной небрежностью.
Девушка махнула рукой:
– Есть такое. Меня, кстати, Оксаной зовут. Она протянула ему неожиданно широкую ладонь с ухоженными пальчиками.
– Семён.
Рука Оксаны оказалась крепкой.
– Зачем ты меня подобрала?
– Не надо было? – девушка улыбнулась.
– Ну… ночь, мужик какой-то на дороге. Я бы не остановился. Мало ли.
– А я вот остановилась. У меня, если хочешь знать, традиция. В канун Дня всех святых, я подбираю всех.
– Святых? – Семён усмехнулся.
– Святых и не очень. Вообще всех. Это интересно. В прошлом году вон водяного подвозила. Кто-то его вызвал по дури, а водоёма по близости нет, вот и пришлось спасать.
Патрульный вздохнул. Они с Оксаной явно были по разные стороны баррикад. Но она отчего-то нравилась ему всё больше и больше. Колёса шуршали. Кот снова уснул. Оксана болтала. Семён слушал в пол уха и тоже клевал носом: то ли его укачивало в ниве после тяжёлого дня, то ли голос ведьмы усыплял его сам по себе. А спать было нельзя. Нельзя. Иногда рука невзначай опускалась на рукоять сабли, и тогда он приходил в себя, но это происходило всё реже и реже…
Глава III
– Эй, патрульный, приехали. Вон, дом твой.
Семён открыл глаза. Невероятно. Он действительно уснул. И жив. Проверил кота, саблю – всё на месте.
– Оксан, я…
– Давай-давай, выметайся, мне ещё домой ехать, меня муж ждёт.
– Спасибо… Оксан, давай, я тебе хоть денег дам?
Ведьма холодно взглянула на него, затем хитро прищурилась:
– Подари мне кота, Семён.
Семён отпрянул.
– Не… это… я кота Димке подарю.
Оксана улыбнулась:
– Ну Димке, так Димке. На вот тебе номерок, – она протянула ему визитку. – Звони, покатаю.
«Покатаю! – усмехнулся патрульный. – Такая покатает…» Огненно-красная нива сорвалась с места и исчезла, будто растворилась в ночном мраке.
Семён задрал голову вверх. Всё, как он думал: Варвара Димку уложила, сама не спит. «Эх», – вздохнул он, предвкушая тяжёлый разговор, и с видом обречённого на казнь партизана двинулся к подъезду.
Вздрогнул. У подъезда стояла Агафья Тимофевна. Её старые блёклые глаза смотрели на него не отрываясь. Да она не моргала даже. Стояла и пялилась. Давно уже поговаривали, что соседка не в своём уме.
А Семён вот думал, что она ведьма. И хотя ни в каких списках пограничной стражи Агафья Тимофевна не значилась, при встрече с ней порой действительно становилось жутко.
– Здрасти, – буркнул Семён, открывая подъездную дверь.
Старуха не поздоровалась. Да она обычно и не заговаривала с ним, вот и теперь только проводила его своим потусторонним взглядом. Осуждающим и, как показалось Семёну, рентгеноподобным. От такого взгляда у неподготовленного человека может запросто перевернуться внутренний мир, встанет вверх тормашками, и тогда такое начнётся…
Семёна же просто на первый раз передёрнуло, он чертыхнулся и поспешил зайти в подъезд, но взгляд Тимофевны догнал его, и мир всё-таки перевернулся!
…бетонные стёсанные ступени вели наверх. Человек и кот поднимались к небу. Мимо плыли стены, на них то и дело возникали надписи, вспыхивали выцарапанные на штукатурке символы – не рунические, а вполне понятные, настоящие. Семён и кот шли всё выше и выше, путь их закручивался спиралью, почти космической. Стены стали прозрачными, сквозь них, колючие и неотвратимые, засверкали звёзды. С невыносимой тоской им вслед глядели утонувшие в пепельнице окурки, никому уже ненужные, безвозвратно погибшие. Что ушло – то тлен. Семён и кот смотрели только вперёд, вверх, вверх, вверх…