Как только Ломсадзе вышел, его тотчас плотным кольцом окружила толпа людей. Он, несколько возвышаясь над ними, с высоты своего роста улыбался и продолжал отвечать на нескончаемые вопросы.
— А можно в себе развить такие же способности?
— Будущее человека для Вас не секрет?
— Вы можете перенести свое сознание на другую планету и увидеть, что там, на ее поверхности?
— Как можно стать Вашим учеником?
Неподалеку, не решаясь подойти ближе, стояла женщина средних лет. Из-под толстых стекол своих очков она смотрела на Автандила Ломсадзе, как будто на инопланетянина. Она так и не решилась ни подняться на сцену, ни зайти после выступления в артистическую, как это делали другие зрители. Ломсадзе окружали люди со своими нерешенными проблемами, болезнями, горестями, — и все это он пропускал через себя, еще не отключившись от восприятия мыслей и чувств, наполнявших эфир, он чувствовал и не мог пропустить мимо себя отчаянное состояние и робкое поведение неподалеку стоящей женщины.
— Минуту, извините, — сказал он окружающим и, повернувшись в сторону смотревшей на него женщины, обратился к ней:
— Подойдите ко мне поближе, Вас что-то беспокоит… Я знаю, что Вас тревожит. Но Вы расскажите мне сами то, что хотели сказать.
Из глаз женщины брызнули слезы, наплывая на толстые стекла плотно сидящих очков. Автандил Ломсадзе отвел ее в сторону, наклонился и внимательно выслушал Людмилу Ивановна — так она представилась.
— Я не могу без ужаса перейти улицу, панически боюсь машин и, вообще, любого транспорта, — говорила, волнуясь, Людмила Ивановна. — Вы знаете, я боюсь любого замкнутого пространства, короткое пребывание в лифте для меня просто кошмар, а о том, чтобы спуститься в метро, и говорить нечего. Я обращалась к врачам, но они ничем не могут мне помочь…
Голос Людмилы Ивановны стал совсем тихий. Слова едва долетали до высокого Ломсадзе. Употребив общепринятое, традиционное выражение «вы знаете», женщина, естественно, не подозревала, что Автандил Алексеевич на самом деле уже все знал. Знал, что страдает она этим недугом довольно давно, что больше всего тревожится о своей больной матери, за которой, кроме нее, ухаживать некому, о своей дочери, которую еще надо растить, а это значит, что работать ей просто необходимо.
— Не беспокойтесь, не переживайте, — сказал Ломсадзе, — я Вам обязательно помогу. На выступлении моя ассистентка продиктовала номер телефона. Вы записали?
— Да…
— Звоните. Очень скоро мы увидимся.
Не ожидавшая такого внимания женщина растерялась и так и осталась стоять некоторое время на месте, постепенно чувствуя, как наступает комфортное состояние, уходит куда-то страх перед улицей и транспортом. А Ломсадзе пошел, сопровождаемый зрителями к уже замерзшей на холодном осеннем ветру Ларисе. Она стояла у машины и терпеливо ожидала его.
На следующий день ленинградское телевидение продолжило съемки уже там, где остановился Ломсадзе, то есть дома у Ларисы. Сам он не возражал, реагировал на этот факт, как всегда, спокойно. Комната наполнилась проводами, аппаратурой, которая выглядела не такой легкой и удобной, как сейчас. С балкона вниз, с пятого этажа, тянулся кабель к стоящему внизу автобусу телевидения. Дотошные журналисты, ведущие передачи, стали расспрашивать телепата о тонкостях процесса восприятия мысли, о его обучении в Индии и о многом другом, что было интересно бы зрителям. Он отвечал настолько непринужденно и убедительно, что самые заядлые скептики были обезоружены. Вскоре передача с интервью и фрагментами выступления Ломсадзе была показана по телевидению. В Москве она, по словам одного из журналистов, произвела эффект взорвавшейся бомбы. Это была сенсация.