сразу подумал, наверное, из-за седых волос и детей, о зловещем предсказании, задрожал, но постарался скрыть это. Он продолжил: «Ты удивлен! Да, это прелестные мальчики, ты можешь увидеть их на картине с Мадонной и святым Сикстом, внизу, там, где меня раздражало пустое пространство, там стоят они, облокотившись, и смотрят вверх, милые дети с яркими крыльями. Я увидел их перед картиной, они обращались к моей Деве как к своей матери и точно так же облокотились на стул. Я не знал их, но они вписывались в картину, принадлежали ей, должны были быть на ней, я нарисовал их на одном дыхании. Когда нижняя часть картины была готова, вошел кардинал, казалось, он был смущен, и отослал детей. Потом он спросил, хотел бы я, чтобы это были мои дети. Я ответил, что это сделало бы меня счастливым. Он посерьезнел, повернул меня в другую сторону и проговорил: «Это и есть твои дети. Прими их из руки, которая их оберегала». Я посмотрел туда, и как явление там стоит та, с которой я нарисовал Небесную царицу, живая женщина рядом с образом, а на ее пальце поблескивает то самое судьбоносное кольцо, которое Бенедетта получила от статуи. Она подводит ко мне детей, она показывает мне кольцо; это Бенедетта! — я едва могу рассказывать об этом, так сильно бьется мое сердце. Кардинал напоминает мне, что я обещал жениться на его племяннице, оказывается, что Бенедетта и есть его племянница! Что ж, — говорю я ей, — раз у нее мое кольцо, она может взять и мою руку. Она просит меня не торопиться, она навеки связана со мной кольцом и мыслями, но сомневается, могу ли я теперь быть связан с нею. От нее я узнал, что это дети Гиты: и одна старая женщина положила их в руки Богородицы без младенца — дядя Биббиена привез эту статую из Урбино в Рим, когда еще не был кардиналом, и ее поставили в новой церкви милосердных сестер. Оказалось, что это была та же самая статуя, которая одарила Бенедетту кольцом, набожные люди украсили ее, а Бенедетта — посвященную ей церковь, она рисовала картины на мои сюжеты». — «Удивительно, — сказал я Рафаэлю, — а мы совсем забыли эту мраморную статую и все эти образы!». «Я не забыл, — возразил Рафаэль, — ибо я видел, как она рисовала тарелки, подражая мне, но я боялся признаться самому себе, что это она. А теперь в один миг все встало на свои места, и недоставало только ее согласия обручиться со мной, хотя дядя заметил, что только из-за склонности, которую она питала ко мне, она не приняла постриг. Он напомнил ей о том, как она заботилась о моем доме, словно ангел-хранитель, каждый день молилась за меня и плакала. Но она оставалась непоколебимой в своем намерении разорвать путы греха, которые связывали меня с безбожной, считая это своим единственным долгом. Благодаря тому, что я услышал и узнал, была разорвана завеса, я понял, что хлеб порчи удерживал меня от хлеба милости, и без сознания упал я к ногам Бенедетты. На меня опустился долгий тяжелый сон. Я видел во сне себя супругом Бенедетты, божественно-чистая стояла она рядом со мной, и это было для меня чистилищем. Она была вознесена над земными желаниями, она возвышалась надо мной, как снежная гора, никакой вымысел не мог приблизиться к ее величию, искусство исчезало со всеми его соблазнами, добро и зло были для меня одинаково далеки. Меня охватила тоска по греху, мне невыносимо хотелось заполнить пережитую пустоту, мне снилось, что я бросаюсь в Тибр — и я проснулся. Я понял, что провел в этом состоянии всего пару часов, а казалось, что прошли многие годы. Поддерживающие лекарства Луиджи вернули меня к жизни, но я тянулся сильнее, чем когда-либо, к еще более живительным поцелуям Гиты, я боялся, что эта власть исчезнет только вместе с жизнью!» В этот момент Гита из соседней комнаты робко позвала Рафаэля по имени. Я опасался, что она подслушивала нас, но не сомневался, что Рафаэль не обратит теперь никакого внимания на ее зов. Но казалось, при звуке ее голоса все добрые его намерения исчезли. Он сказал, что должен посмотреть, почему она зовет его с таким страхом, но я задержал его. Она позвала в другой и в третий раз. Он хотел вырваться, но я был сильнее. Он послал меня ко всем чертям и сказал, в соседней комнате могло что-то случиться. Тогда я вспомнил крестное знамение и заговор, которые применял мой кузен, капуцин. Черт явно понимал эти загадочные слова лучше, чем я, Рафаэль сдался и остался. Но черт хотел мне помешать. Он поднял ураган на улице и бросил в оконные стекла дождь. Он вышел из Тибра в облике высокого седого человека, укутанного в водяной смерч, показывая небу красный язык пламени, и проскользнул маленькой летучей мышью в разбитое окно. Я боялся этого существа, меня трясло, но я собрал все свое мужество и крепко пригвоздил его ножом к двери и окунул в сосуд с масляным лаком, от чего тот испустил дух. Я и сейчас могу показать Вам его как доказательство моей правдивости — я победил черта и прогнал его из мира, ведь о нем с тех пор и говорят гораздо меньше. И пусть господа естествоиспытатели будут утверждать, что это была обычная летучая мышь, каких не счесть, я знаю то, что я знаю, и как она превращалась на моих глазах!