Она перестала быть сестрой Марией Агнессой, а стала просто Марией, маленькой розой Рафаила.
Мария взволнованно вдохнула. Подняв руку, посмотрела на свои ладони и пальцы. Она все еще чувствовала прикосновение Рафаила к своим рукам. Тряхнула головой, вспоминая его потребность в том, чтобы она причинила ему боль. Отчаяние на его лице, когда он не смог возбудиться. Его гнев, когда он прижал ее к стене и ударил рукой над ее головой.
Благодаря ей он кончил.
Мария, зажав обеими руками его член и двигая по нему вверх и вниз, заставила его кончить. И когда он кончил... его лицо, когда он смотрел на нее... было таким, словно она предложила ему свою душу на позолоченном блюдце. Он произнес ее имя как благословение.
«Мария... маленькая роза...».
Мария вздрогнула и зажмурила глаза, а ее кожа покрылась миллионом мурашек, которые не имели никакого отношения к холоду, а были всецело связаны с парой золотистых глаз, которые проложили себе путь через ее высокие барьеры и проникли в ее израненное сердце.
Мария снова встретилась со своим отражением, подняв руку к стеклу.
― Он заблудшая душа, тот, кто убивает, ― прошептала она, но при этом могла думать только о боли, которую он испытывал, разнося свою комнату на щепки.
Его лицо исказилось, когда он схватился за столб, а тело напряглось, словно кто-то наносил ему удары сзади. Его спина выгнулась дугой, как если бы кто-то бил его плетью, обрушивая на него потоки оскорблений. При мысли о его спине на глаза Марии навернулись слезы. Медленно повернувшись, Мария направилась в душ. Ее руки дрожали от одной мысли о том, чтобы обернуться. Весь день, с тех пор как она услышала от дворецкого о сегодняшней дате, это терзало ее мысли, кололо сердце и лишало сил.
Мария неуверенно шагнула вперед, потянувшись за спину и откинув с нее волосы длиной до бедер. Теплый, еще влажный воздух ванной комнаты поцеловал ее кожу на спине ― кожу, которую она никогда никому не показывала.
― Обернись, ― тихо сказала она себе.
В этом году она сделает это. В этом году она полна решимости. В этом году она встретится лицом к лицу с болью своего прошлого и сможет изгнать давно подавленные воспоминания, а не запирать их в глубине души. Но когда ее руки затряслись, и она вернула на место покрывало из своих густых волос, поняла, что снова потерпела неудачу.
Ей нравилось думать, что она сильная. Нравилось воображать, что она была здесь, с Рафаилом, в этом поместье для убийц, ради Господа Бога. Так оно и было. Но ирония заключалась в том, что она пыталась исцелить Рафаила... но не была способна сделать это даже для самой себя.
Мария смотрела на свое обнаженное тело. Она не знала, сколько ей осталось жить. Но хотела быть в мире со своим прошлым, когда настанет этот час. Когда она пожертвует собой ради спасения грешника, как и многие мученики до нее. Мария разразилась невеселым смехом. Она была уверена, что мученикам, погибшим за веру и Бога, этот процесс не доставлял удовольствия. И ее пронзила дрожь стыда. Потому что ей все нравилось. Ей нравилось подчиняться. Нравилось, что контроль вырван из ее рук. Но еще больше ей нравилось, когда к ней прикасались умелые пальцы Рафаила. Ей нравился его язык между ее ног и то, как его пальцы проникают в нее, заставляя ее разрываться на части от удовольствия. Горячая волна пробежала по шее Марии. Она прикусила губу от нарастающего давления между ног. Одна только мысль о том, что к ней прикасаются так откровенно, заставляла ее тело дрожать и трепетать. Мария задалась вопросом, дал ли ей Бог это наслаждение, чтобы помочь исцелить Рафаила. Или дело было в самом Рафаиле. Они вместе заставили что-то дремлющее внутри нее ожить.
Когда она распахнула глаза, увидела, что ее зрачки почти полностью скрыли голубизну радужки. Она была истощена и измотана. Мария взглянула на душ и направилась к нему, чтобы включить его и смыть с себя следы освобождения Рафаила. Но замерла в центре ванной комнаты, а после подобрала с пола платье и натянула его на себя.
Она понятия не имела, почему ей хотелось сохранить свою кожу такой запятнанной. Она чувствовала запах Рафаила вокруг себя. Он пьянил ее. Но, как ни странно, благодаря ему она чувствовала себя в безопасности. И чуть не рассмеялась от иронии. Ее похититель и убийца заставлял ее чувствовать себя в безопасности.
Это было самым худшим из недугов. Но при этом, именно тем, что она чувствовала.
Выскользнув из ванной, Мария направилась к гардеробной, в которой стояла ее кровать, но, когда увидела Рафаила, замерла. И провела руками по платью, ведя внутреннюю борьбу.
Кажется, Рафаил выиграл.
Мария на цыпочках подошла к его постели. Он лежал так же, как девушка его оставила ― на боку, со щекой покоящейся на его руке, а его изможденное тело было вытянуто на матрасе.
Он был прекрасен. Падший ангел во плоти. Она задумалась, не так ли выглядит сам Сатана. Самый красивый из людей, но при этом, с самой нечестивой душой. В конце концов, он тоже был падшим ангелом. Первым. И не всегда был злым, поскольку был чадом Божьим. Когда-то в нем было добро.
Совсем как Рафаил. Она верила в это всем сердцем.
Взгляд Марии упал на обмякший член Рафаила. Она сглотнула, увидев оболочку, в которую он был заключен. Черный силикон обхватывал его плоть. Мария не могла представить, как такое изделие может доставлять ему удовольствие. Но теперь все встало на свои места. Именно по этой причине он иногда шипел. Поэтому, возбуждаясь, откидывал голову назад и обнажал зубы, словно его окутывало одеяло боли.
― Почему? ― прошептала она, не обращаясь ни к кому, кроме себя.
Мария смотрела на тело Рафаила и разглядывала каждый шрам под четкими линиями и темными татуировками.
«Зачем ему носить такую ужасную вещь, как эта силиконовая оболочка?..»
Она опустила голову. Если по отношению к нему... да к кому бы то ни было... совершались бесчеловечные деяния, это оставляло шрамы, которые были глубже, запечатленных на плоти. Именно шрамы под плотью были самыми серьезными. Потому что вонзались в душу и впивались когтями в сердце.
Это калечило разум.
Она знала. Слишком хорошо это знала...
Внезапно озябнув, Мария направилась к своей кровати. Забравшись под одеяло, закрыла глаза. Но воспоминания об этой дате пять лет назад и последующих месяцах нахлынули с новой силой, лишая ее дыхания. Поэтому она обняла подушку и прижала к груди. Когда сон настиг ее, простыни были влажными от слез, а тело болело от напряжения.
Но сон все же наступил. Вот только ненадолго…
Мария открыла глаза от громкого крика, раздавшегося из спальни. Ее сердце бешено колотилось, пока она пыталась сбросить с сознания плотный туман сна.
«Рафаил».
Девушка прижимала простыню к груди, слушая, как он метался во сне, сражаясь с демонами, что пожирали его. Каждую ночь он кричал и плакал. И каждую ночь она была рядом, подобно ангелу, присматривая за ним. Она не смела прикоснуться к нему после того, как он наказал ее, когда она только появилась. Не хотела навязывать свою заботу тому, кого она, казалось, только отталкивала. Но сегодня все было иначе. Крики выдавали сильнейшую боль. В них звучали страдания и глубокая печаль. И это длилось без остановки. Они обрушивались волна за волной, пока голос Рафаила не охрип, а его крики не сменились тихими, наполненными мукой рыданиями.
Дрожа всем телом и испытывая сильнейшую тревогу, она поднялась с кровати и на цыпочках прокралась к дверям гардеробной. Шторы в спальне были распахнуты, и луна сияла в полную силу. Свечение с неба заливало комнату, осветив то место, где обычно лежал Рафаил. Но когда Мария отыскала его глазами, он не лежал, а стоял на коленях на кровати, опустив голову и прижав ладони к матрасу, тяжело и часто дыша. Мария шагнула вперед и, приблизившись к нему, заметила, что он весь в поту. Его беспорядочные темные волосы слиплись и разметались по лбу. В ее горле образовался ком, когда она увидела этого грозного мужчину таким растерзанным.
Мария не смогла удержаться. Она потянулась вперед и положила руку на голову Рафаила. Его дыхание прервалось. Сердце Марии забилось в горле, она боялась, что зашла слишком далеко. Тело Рафаила напряглось, и он начал медленно поднимать голову. Мария затаила дыхание, когда его золотистые глаза встретились с ее. Ее нижняя губа задрожала от потерянного выражения на его лице, от следов слез, проложивших дорожки на заросших щеках. Его губы были бледными, и, видя его там, в одиночестве на кровати, где ему не к кому было обратиться, Мария захотела стать таким человеком для него. Нет, это было ей совершенно необходимо. Она знала каково это. Знала это душераздирающее, всепоглощающее, снедающее чувство, когда ты абсолютно один в мире, окруженный болью и отчаянием.