Он замолчал и с любопытством посмотрел на нее.
— Каково твое решение? Насчет последних обетов?
— Я уже все решила, — быстро и уверенно ответила Мария. — Я уже вижу себя невестой Христовой. И очень хочу этого. Только такой я представляю свою дальнейшую жизнь. Теперь я понимаю, что такова и была Божья воля. Все, что случилось со мной… должно было направить меня на этот путь, каким бы мучительным и трудным он ни был.
Отец Куинн и отец Мюррей переглянулись, словно перекинувшись какими-то личными мыслями. Затем отец Куинн повернулся к ней и улыбнулся.
— Сестра Мария, ты даже не представляешь, как меня радует это.
Мария с облегчением выдохнула.
— Но, — сказал отец Куинн, прервав ее недолгое успокоение, — у меня есть к тебе одна просьба.
Мария терпеливо ждала продолжения. Отец Куинн облокотился на разделяющий их деревянный стол и сложил ладони домиком.
— Сестра, порой нам, священникам и опытным служителям церкви, необходимо удостовериться в том, что послушники готовы к тому, что им предстоит.
Когда с губ отца Куинна слетели эти слова, у Марии екнуло сердце, и казалось, будто разорвалось надвое. Никто не подходил для монашеской жизни так, как Мария! Ей хотелось возразить, сказать, что она готова, готова к тому, что повлечет за собой эта жизнь. Но она никогда не высказывалась без разрешения. Никогда не посмела бы перебить настоятеля.
Отец Куинн вскинул руки.
— Сестра, никто не сомневается в твоей вере и в старании исполнять свои обязанности. Но мы считаем, что тебе не хватает уверенности. Способности выполнять суровые и часто пугающие задачи ради Бога и рода человеческого. Уединенная жизнь в монастыре Сестер Милосердной Богоматери весьма благородна и подготовит тебя к служению, но нам необходимо доказательство того, что ты готова выйти за пределы этих высоких стен и стать ученицей Христа, а не просто его раболепной невестой.
При одной мысли о том, чтобы выйти за ворота ее надежного убежища, у Марии задрожали руки. Когда в семнадцать лет она решила посвятить себя церкви, Мария стала самой молодой монахиней в монастыре. Ей и сейчас был всего лишь двадцать один год, ее двадцать второй день рождения приходился как раз на неделю пострига. Но недостающий возраст с лихвой компенсировал жизненный опыт. В шестнадцать лет она чувствовала себя на все девяносто. Трудности и лишения очень старили душу, даже если твоя кожа и говорит об обратном.
Отец Куинн откинулся на спинку кресла.
— Ты готова к испытанию, сестра Мария? К такому, которое подтолкнет тебя и выведет из зоны комфорта прямиком в прекрасные объятия Христа?
Мария не нашлась с ответом, и отец Куинн воспользовался этим молчанием.
— Чтобы спасти род людской, Христос принял медленную мучительную смерть на кресте. Неужели так сложно пожертвовать чем-то ради Него? Любовь — это обоюдный процесс. Нужно не только брать, но и отдавать.
— Любовь и самопожертвование, сестра Мария, — впервые заговорил отец Мюррей. Его голос был ласковым и нежным. — Вот в чем заключается наша церковная жизнь. Церковь защищает нас и наши смертные души. И, порой, нам приходится защищать ее в ответ.
Мария сглотнула, опасаясь, что голос будет дрожать.
— Я… я… — она запнулась и откашлялась. — Я готова пожертвовать собой ради Церкви.
И это действительно было так. Может, голос и выдал ее страх, но Мария знала, что просто создана переносить тяготы.
Она уже не раз это делала.
Отец Куинн так широко улыбнулся, что в груди у Марии разлилось приятное тепло. Она угодила ему.
— Это прекрасно, сестра. Надеюсь, это станет твоим последним испытанием перед постригом. И когда ты преклонишь колени и вверишь себя Христу, то будешь знать, что Он доволен тобой.
Мария кивнула. Лицо отца Куинна в один миг утратило всю веселость.
— Иногда нам приходится сталкиваться со злом, которое не все могут понять, — вздохнул отец Мюррей, и его взгляд смягчился. — Но ты можешь, сестра. Нам известно, что ты знаешь о таких силах. Знаешь и сама сталкивалась с ними.
Мария изо всех сил старалась дышать ровно.
— Да, святой отец, — прошептала она.
Она старалась не чувствовать жжения оставленных у нее на теле отметин. Не чувствовать дурные прикосновения, которые пыталась забыть. Его дыхание, звук его голоса, и убийственную издевку в жутком смехе, просачивающемся в замкнутое пространство ее тюрьмы.
— За все годы служения церкви, нам приходилось сталкиваться со многими развращенными людьми, похожими на Уильяма Бриджа.
От одного звучания этого имени, по коже Марии пробежали мурашки, а на лбу выступили капли пота. При упоминании об этом человеке она вспомнила его лицо, от которого все еще просыпалась по ночам, задыхаясь и не в силах унять колотящийся пульс. Она вспомнила, как он улыбался, глядя на ее обнаженное тело, как блуждали по коже девушки его глаза. И как блестела кровь на его лице, когда он разрушал ее мир. И все для того, чтобы рвать ее на части, кусок за куском, для удовлетворения своих безумных нужд.
Отец Куинн откашлялся, выдернув ее из кошмарных воспоминаний.
— На самом деле, существует целая группа мужчин, которых мы считаем еще большим злом, чем он. Мужчин, чье положение позволило им уклониться даже от власти закона и ассимилироваться в обществе добрых и честных людей. Мужчин, стремящихся причинить боль другим, не заботясь о том, есть ли у их жертв семьи, близкие, которые зависят и нуждаются в них. Им просто нравится причинять людям боль самыми мерзкими и извращенными способами. Им нравится убивать.
Лицо отца Куинна раскраснелось, и Мария увидела, как в его всегда добрых глазах закипает гнев.
— Мы и раньше попадали в подобные ситуации, когда рядовым Божьим воинам надлежало уничтожить зло. Заставить его заплатить за все. И этот раз — не исключение.
Мария сосредоточилась на своем дыхании, понимая, что если она не будет делать этого, то просто потеряет сознание. Ей не хотелось сталкиваться с такими мужчинами, как Уильям Бридж, или с кем-то еще хуже него. Ей нравилась ее спокойная жизнь. От воспоминаний об ужасах прошлого ее парализовал страх.
— И вот тут-то в игру вступите вы, сестра Мария, — сказал отец Мюррей.
— Каким образом? — дрожащим голосом спросила она.
— Впервые за много лет нам удалось засечь одного из этих мужчин. Он был замечен в обиталище греха и позора. Этот человек заманивает жертв с помощью своей красоты и людской похоти, — сообщил ей отец Куинн.
Мария впитывала его слова, широко распахнув глаза.
— Нам нужен тот, кто поможет привести его на наш путь.
— Я? — прошептала Мария.
— Этот мужчина знает нас. Он быстро поймет, что мы пришли за ним. Но вас… — прервался отец Мюррей.
Мария взглянула в темные глаза священника. Ему было всего около тридцати.
«Он еще так молод, — подумала Мария. — Но уже много раз рисковал своей жизнью ради Господа».
Она посмотрела на свои руки. На руки, которые еще помнили, каково это — оказаться в кромешной темноте и искать выход из собственного ада. Мария закрыла глаза и попыталась успокоить нервы. Девушка всегда знала, что рано или поздно этот день настанет. Она выбрала монастырь Сестер Милосердной Богоматери за его изолированность, но Бог спас ее не для того, чтобы она до конца жизни пряталась за высокими стенами.
У ее спасенной жизни была более высокая цель.
Неужели это она и есть?
Какое-то… какое-то внутреннее напряжение подсказывало ей, что такое вполне возможно.
— Хорошо.
Даже согласившись на пока не до конца ясную ей возложенную задачу, Мария все равно ужасно боялась. Мысль о том, чтобы встретиться лицом к лицу с человеком, о котором они рассказывали, казалась ей просто невыносимой. Но если он был хоть немного похож на Уильяма Бриджа – был таким же злым и подлым, она была просто обязана помочь. От одной только мысли о том, что кто-то может навредить ни в чем неповинным людям так же, как Уильям навредил ей, ее семье и многим другим, Марию прошибала дрожь.
Ей необходимо победить свой страх.
Отец Куинн облегченно вздохнул.
— Этим поступком, сестра, ты покажешь Богу свою преданность. Все Его великие пророки и последователи терпели тяготы и лишения, чтобы доказать свою любовь. И с тобой будет точно так же.