– Крикет, – говаривал Раффлс, – как и любой другой вид спорта, хорош лишь до тех пор, пока ты не найдешь что-нибудь получше. Существует множество куда более захватывающих вещей, Банни, и, когда ты невольно сравниваешь их, тебе становится скучно. Что за радость во взятии калитки противника[5], если тебе нужно его столовое серебро? И все же игровая практика позволяет оставаться пронырливым, а привычка высматривать слабые места – это как раз то, что нужно. Да, между этим определенно есть связь. Но я все равно бросил бы крикет хоть завтра, Банни, если бы он не был столь замечательным прикрытием для человека моих склонностей.
– Как так? – удивлялся я. – Я бы сказал, что это привлекает к тебе внимание публики. Небезопасно и неблагоразумно.
– Мой дорогой Банни, именно в этом-то и кроется твоя ошибка. Чтобы твои преступления оставались безнаказанными, ты просто ОБЯЗАН иметь параллельную, респектабельную профессию. И чем публичнее она, тем лучше. Это же очевидно. Мистер Пис[6], светлая ему память, избегал подозрений благодаря заработанной им репутации скрипача и дрессировщика животных. И я глубоко убежден, что Джек Потрошитель был весьма известным и публичным человеком, чьи речи, вполне вероятно, оказывались на страницах тех же самых газет, в которых сообщалось о его зверствах. Стань известным в каком-нибудь деле, и тебя никогда не заподозрят в том, что ты можешь заниматься чем-либо еще с той же ловкостью. Именно поэтому я и хочу, чтобы ты поднаторел в журналистике, мой мальчик, чтобы ты как можно больше писал. Это единственная причина, по которой я до сих пор не пустил свои биты на дрова для камина.
И тем не менее, когда он выходил на поле, нельзя было представить более искусного и преданного своей команде игрока. Я до сих пор помню, как он перед первым матчем сезона пришел на стадион с кошельком, полным соверенов, и стал класть их на столбцы вместо бейлов[7]. Воистину, это было незабываемое зрелище – видеть профессионалов, швыряющих мячи, будто демоны, из жажды наживы, ведь каждый раз, когда мяч попадал по столбцу, монета отправлялась к метнувшему его игроку, а ее место тут же занимала новая. Один из них, разнеся мячом всю калитку, умудрился выбить сразу 3 очка. Эта тренировка обошлась Раффлсу то ли в восемь, то ли в девять соверенов, однако лучшей игровой практики нельзя было и вообразить, поэтому, выйдя на следующий день на поле, он заработал 57 очков.
Сопровождать его на все его матчи, наблюдать за каждым мячом, который он бросал, отбивал или ловил, просто болтать с ним, сидя в павильоне, когда на поле выходили другие игроки, – все это было для меня удовольствием. Быть может, вы видели нас там, сидящих рядом друг с другом на протяжении большей части первой серии подач «Джентльменов» в победном матче против «Игроков»[8] во второй понедельник июля. Нас было видно, но не слышно, поскольку у Раффлса в тот день игра не ладилась и он был непривычно сердитым для игрока, который так мало интересуется игрой. И если со мной он вел себя просто молчаливо, то с членами команды, интересовавшимися, как такое могло произойти, или желавшими посочувствовать его невезению, Раффлс был откровенно груб. Он сидел надвинув на глаза соломенную шляпу и сжав сигарету губами, недовольно кривившимися при каждой подаче. Потому я был очень удивлен, когда между нами втиснулся какой-то молодой, щегольского вида парень, не вызвав подобной наглостью у Раффлса и тени недовольства. Я не знал паренька, а Раффлс нас друг другу не представил, однако из их разговора сразу стало очевидно, что они хорошо знакомы, и это, наряду с фамильярными манерами парнишки, меня озадачило. Предела же мое удивление достигло тогда, когда парень проинформировал Раффлса, что его отец хочет с ним увидеться, и тот немедленно согласился удовлетворить это желание.
– Он в дамском павильоне. Идешь?
– С удовольствием, – ответил Раффлс. – Придержи для меня местечко, Банни.
И они ушли.
– Молодой Кроули, – послышалось сзади, – выступал в основном составе за «Хэрроу»[9] в прошлом году.
9
Юниорская крикетная команда школы-интерната Хэрроу, расположенной в одноименном лондонском пригороде.