Наконец цепочка отверстий была завершена, замок извлечен из двери и великолепная обнаженная рука по самое плечо погрузилась в образовавшееся отверстие и сквозь прутья железной двери.
– Итак, – прошептал Раффлс, – если тут только один замок, он будет находиться посередине. Радуйся! Вот он! Его всего лишь необходимо открыть отмычкой – и путь наконец-то свободен.
Он извлек руку из двери, выбрал одну из отмычек на своей связке, после чего его рука снова погрузилась в дверь. Прислушиваясь к позвякиванию отмычки, я затаил дыхание, ощущая, как бешено колотится сердце, как тикают в кармане мои часы. Затем – наконец-то! – раздался единственный явственный щелчок. В следующую минуту настежь распахнутая дверь из красного дерева и железная калитка уже зияли позади нас, а Раффлс сидел на конторском столе, вытирая лицо.
Мы находились в пустом просторном вестибюле, расположенном позади магазина, но отделенном от него металлической шторой, один вид которой исполнил меня отчаяния. Впрочем, Раффлса ее наличие, похоже, нисколько не смутило. Повесив пальто и шляпу на какой-то крючок на стене вестибюля, он принялся изучать штору в свете фонаря.
– Это ерунда, – после минутного осмотра сообщил он. – Она нас даже не задержит. Но с другой стороны есть дверь, и вот с ней могут возникнуть затруднения.
– Еще одна дверь! – простонал я. – Но как ты собираешься открыть эту штуковину?
– Просто приложиться к ней фомкой. Слабое место этих железных штор – уязвимость перед рычагом, которым их можно приподнять. Но они поднимаются вверх с шумом, и вот тут, Банни, ты мне и пригодишься. Это то, что я никак не мог бы сделать без тебя. Ты должен будешь находиться наверху и стуком извещать меня, когда на улице никого не будет. Я поднимусь с тобой и все объясню.
Вы, вероятно, можете представить себе, как мало меня привлекала перспектива этого одинокого дежурства. Тем не менее меня вдохновляла сопряженная с ним жизненно важная ответственность. До сих пор я был пассивным зрителем. Теперь мне предстояло вступить в игру. Волнение сделало меня еще более бесчувственным к соображениям совести и безопасности, которые к этому моменту у меня окончательно умерли.
Поэтому я беспрекословно занял свой пост в комнате над магазином. К счастью, окна были оснащены жалюзи, которые к тому же были опущены. Не было ничего проще этой задачи – стоять, всматриваясь в темноту сквозь щели между рейками, и топать ногой два раза, когда кто-то приближался к дому, и один раз, когда все снова затихало. Звуки, доносившиеся до меня снизу, за исключением металлического треска в самом начале, были и в самом деле едва слышными, но они стихали совсем, стоило мне постучать ногой. За тот добрый час, что я провел у окна, передо мной не менее полудюжины раз прошел полисмен, а человек, судя по всему являвшийся сторожем ювелиров, появлялся и того чаще. Как-то сердце едва не выпрыгнуло у меня из груди. Но это случилось лишь единожды. Это произошло, когда сторож наклонился и сквозь глазок заглянул в освещенный магазин. Я ожидал услышать его свист. Я приготовился к виселице или тюрьме! Но человек внизу неукоснительно следовал моим сигналам, и сторож зашагал дальше в блаженном неведении.
Наконец я и сам услышал условленный сигнал и, чиркая спичками, спустился вначале по широкой лестнице, затем по узкой, пересек двор-колодец и поднялся в вестибюль, где меня ожидал Раффлс, при моем появлении протянувший мне руку.
– Отличная работа, мой мальчик! – заявил он. – На тебя по-прежнему можно положиться в трудную минуту, и ты получишь свою награду. Я разжился тысячей фунтов, и все они вот тут, в этом кармане. А вот кое-что еще, что я обнаружил в этом шкафчике, – очень приличный портвейн и сигары, предназначавшиеся для деловых партнеров бедняги Дэнби. Сделай глоток, а затем ты сможешь и закурить. Я также обнаружил туалет, где мы сможем почистить перышки, прежде чем выйти на улицу, потому что я чернее твоих ботинок.