Когда я пишу, я чувствую себя спокойной и счастливой, вот как сейчас, хотя я рассказываю не о самом светлом моменте своей жизни. Когда мне не о чем писать, я полна тревог и всё время как-будто ищу чего-то. Мало кто способен это понять. Правда, я никому особо души то и не открывала…
Я зажгла свечу, специально припасённую для такого случая. Вытерла лужицу, образовавшуюся возле разморозившегося холодильника. Доела остатки колбасы с хлебом. Потом достала старенький сиди-плейер, включила диск своего любимого Робби Уильямса под названием “Sing when you’re winning” (слушаю его всякий раз, когда мне особенно хреново) и стала почитывать роман о привидении, терроризирующем замок, в котором живёт разорившееся семейство английских аристократов… Книжка довольно скучная и досталась мне бесплатно на книжной ярмарке в качестве довеска к другой покупке, но если читать её в потёмках при свете дрожащей свечи, то идёт не плохо!
Утром я приняла ванну, подкрасилась, принарядилась. Когда собираешься идти в ломбард, нужно выглядеть прилично, чтобы те гиены, которые там работают, не догадались, что ты дошла до ручки, иначе они не дадут тебе ни гроша. Открыла шкатулку, когда то битком набитую украшениями… Лет до двадцати пяти я влюблялась только в мужчин, которые были почти вдвое старше меня, такие мужчины не очень верят в искренность чувств, испытываемых к ним красивыми девушками, поэтому на всякий случай подогревают их страсть дорогими подарками. Эти безделушки очень пригодились мне, когда я решила, что я писатель.
Итак, я открыла шкатулку, в которой осталось всего три перстня, один браслет и две пары серёг. “Зачем мне серьги?” – подумала я. Всё равно я почти всегда хожу с распущенными волосами, прикрывающими уши, и серёг этих никто не видит.
А ещё я подумала – будут ли влюблённые мужчины когда-нибудь снова дарить мне украшения или эти времена навсегда остались в прошлом?
В первом ломбарде мои серьги взять отказались – бриллианты маловаты, да и вообще белое золото им как-то не особо нравится. Во втором мне дали за них три тысячи пятьсот рублей – это в десять раз меньше той суммы, которую когда-то заплатил за них мой поклонник, но и на том спасибо!
Странный был день. Сначала какая-то старушка сказала мне в след словами из песни: “Нельзя быть на свете красивой такой”… Потом какой-то парень в толчее вокзала попытался погладить меня между ног… Затем в продуктовом магазине смуглые восточные мальчики лет пятнадцати ходили за мной по пятам и начинали смущённо хихикать, когда я смотрела на них… Одета я была от шеи до пят во всё чёрное, закрытое, даже не обтягивающие. С ума все что ли посходили?
Вернувшись домой, я позвонила знакомому электрику, который за тысячу рублей не легально подключает мне электричество обратно. Он смог приехать через пару часов. Молодой мужчина с голубыми глазами и весёлым лицом. Мне кажется, я ему нравлюсь. Когда я протягиваю ему деньги, за выполненную работу, он колеблется, не спеша их взять. Я чувствую, что он предпочёл бы пригласить меня на свидание, но делаю вид, что мне и в голову не приходит, что наши отношения могут быть какими-то другими, кроме деловых, поэтому настойчивее протягиваю ему деньги. Мне он тоже нравится, но не настолько, чтобы влюбиться, а значит и начинать не стоит. В конце концов, он берёт деньги и уходит. А я сразу же включаю ноутбук, с монитора которого на меня теперь всё время смотрит тревожное и прекрасное лицо Константина Рафина… Я вглядываюсь в это лицо и у меня появляются силы, чтобы продолжать жить.
Через две недели после того рокового дня, когда Константин Рафин попал в аварию, меня снова пригласили на съёмки фильма с его участием. На съёмочной площадке Рафин появился опираясь на костыли. Его встретили аплодисментами. Он смущённо улыбнулся и махнул рукой, как бы говоря – да ладно, прекратите!
Снимали три сцены с его участием, во время всех трёх сцен он сидел за столом и не делал ничего особенного, как мне показалось. Во время пауз между дублями держался непринуждённо, шутил с партнёршами – двумя красивыми двадцатипятилетними блондинками, но не флиртовал. Говорил тихо, так что те, для кого его слова не были предназначены, не слышали, что он говорит. Режиссёрша в основном давала указания его партнёршам, ему же – ну, ты сам знаешь, что тебе делать.